Табия тридцать два

– Я во многих областях лучший специалист.

– Понимаете, я сейчас пишу диссертацию о Берлинской стене, а ведь именно Крамник возродил интерес к этому варианту в начале XXI века, и я надеялся, я думал, вдруг у вас есть какие-то материалы, статьи там, и вы бы любезно могли, да, то есть, словом, я полагал, дело же в общем прогрессе научного знания, мне казалось…

– Та-та-та, значит, вы – молодой историк?

Брянцев смотрит на Кирилла с откровенной насмешкой.

– Историк.

– В СПбГУ?

– В СПбГУ.

– И кто же, позвольте узнать, руководит в СПбГУ вашей диссертационной работой? Уж не Дмитрий ли Александрович Уляшов, великий наш мэтр исторической науки?

– Нет, не Уляшов.

– Может быть, Зименко?

– Иван Галиевич Абзалов, – лепечет Кирилл.

Услыхав ответ, Броткин медленно отворачивается от собеседника и вновь открывает книгу Дворецкого, недвусмысленно показывая, что хочет продолжить чтение:

– Всего доброго, молодой человек. Желаю, чтобы пребывание под эгидой Уляшова не испортило вас так же сильно, как ваших учителей, хотя и сомневаюсь в этом.

– Александр Сергеевич, но ведь вы же занимались Крамником, – делает Кирилл очередную попытку. – И я тоже очень хочу разобраться в его наследии.

– Обратитесь к Абзалову.

– Иван Галиевич ничего не знает! Никто в России ничего не знает о Крамнике! И в библиотеках нет почти никаких материалов. Вы – единственный, кто может помочь.

– Та-та-та, единственный. Я, может быть, и вправду единственный, но при чем здесь вы? Назовите мне хотя бы три причины, по которым я должен вам помогать.

Будучи ученым, чья академическая карьера рухнула в одночасье, Броткин скучал по вниманию со стороны научного сообщества, по дифирамбам и восхвалениям – и потому сделался с годами падок на любую, даже самую грубую лесть. Несмотря на напускную строгость, он уже готов был разговориться с Кириллом, чьи слова про «лучшего в мире специалиста» и «единственного, кто может помочь» приятно согревали душу Александра Сергеевича. Увы, Кирилл (подобно большинству очень юных людей) совершенно не умел читать в сердцах – и не чувствовал, как постепенно смягчается Броткин. Наоборот, он решил, что шансов нет, что позиция безнадежна, что кошачья морда только зря издевается над ним и не следует этого спускать; последняя же реплика Броткина натурально взбесила Кирилла, и, вместо того чтобы терпеливо и вежливо продолжить уговоры и добиться-таки своего, пылкий молодой человек ответил со всей возможной язвительностью:

– Хм, а чего же так мало, всего три причины? Почему, например, не девятьсот шестьдесят причин? Уж это число наверняка нравится вам гораздо больше?

– На что вы намекаете? – вскинулся (пиджак дыбом) Броткин.

– Сами знаете, на что.

– Нет, вы скажите, скажите сейчас же.

– Пусть Фишер вам скажет.

– Вон! – заорал, багровея, Броткин. – Пошел вон отсюда, мерзавец! Чтоб духу твоего здесь не было! Думаешь, о Броткина можно вытирать ноги? Я тебе задам!

На секунду Кириллу показалось, что Александра Сергеевича сейчас хватит удар, так страшно Броткин затрясся, надулся и покраснел (и продолжал краснеть все сильнее и сильнее). Дальше испытывать терпение (и здоровье) старика явно не стоило; кроме того, на крики могли вот-вот сбежаться коллеги Броткина, а ведь Кирилл по-прежнему рассчитывал сохранить свой визит в тайне. Аккуратно прикрыв дверь с табличкой «D99 – Защита Грюнфельда: 7.e4 Сg4 8.Сe3 Кfd7 9.Фb3», Кирилл поспешил по коридору, одной из черных лестниц спустился вниз и никем не замеченный вышел на улицу.

* * *

Первое, что увидел Кирилл, вернувшись в общежитие, была огромная, с размахом исполненная табличка над входом: «ТРАВИМ КЛОПОВ И ТАРАКАНОВ. 3 ИЮНЯ». И быстрее, чем он сообразил, когда наступит 3 июня и что это за день недели, навстречу выскочила собственной персоной незабвенная кастелянша Надежда Андреевна.

– Кирюшечка, зайчик мой, здравствуй! – затараторила она. – А у нас тут через две недельки насекомых будут травить, так нужна помощь добровольцев. Корпус большой, ребята из СЭС сами не управятся. Я только задумалась, кого бы попросить, и как раз ты идешь. Помоги, Кирюшечка, будь добр! Ты мальчик ответственный, исполнительный и умненький – не то что эти балбесы-первокурсники, Глигорича от Любоевича не отличают, э-э-э, что с них взять. И как только поступают в университет? Поможешь, зайчик?

Надежда Андреевна достала какой-то список, и Кирилл поспешно забормотал:

– А я не могу, я в Новосибирск еду, родителей навестить. Вот только вчера билеты купил, и как раз на третье июня. Если бы вы меня чуть раньше предупредили…

– Ой, и никак не сдать билеты?

– Они невозвратные.

(Врать, конечно, нехорошо – но что же делать? В конце концов, от добровольных мероприятий, с завидной (и весьма прискорбной) регулярностью организуемых Надеждой Андреевной, старались уклоняться все без исключения обитатели общежития.)

Кастелянша явно расстроилась, однако виду не подала.