Табия тридцать два

– Не хочу, чтобы ты попался на какой-нибудь его некорректный розыгрыш, как я однажды попался, когда Брянцев изображал из себя знатока защиты Грюнфельда.

– Подумаешь, розыгрыш! Значит, у Андрея веселый характер.

– Э, Толян, слышал бы ты, какие взгляды проповедует этот веселый характер, ушам бы своим не поверил: «Переучреждение страны не принесло никакой пользы», «Запад обманывает и грабит Россию», «шахматы – неоколониальная идеология».

– Легко обвинять человека, которого нет рядом, – возразил Толян. – Les absents ont toujours tort[26]. Может быть, Брянцев имел в виду что-то другое, а ты не понял?

– Все я понял. Туркин как глава оккупационной администрации, Уляшов как новый Геббельс. Впрочем, не в том дело, пусть Андрей болтает что угодно. (Кто ему запретит?) Я только хотел сказать, что в любых вариантах Брянцев не является интеллектуалом. Так, фигура без особых занятий, бездельник при деньгах; в целом, пожалуй, не злой, но и не умный, конечно. Это сразу бросается в глаза, я же с ним общался несколько раз.

– Так ведь и я общался, Кирилл.

Кирилл удивленно воззрился на Толяна:

– То есть лично общался? Ты знаком с Брянцевым? Я думал, ты просто что-то от кого-то слышал про него краем уха – вокруг Андрея постоянно скандалы и сплетни.

– Знаком, – Толян как будто немного смутился. – И, насколько я понимаю, он никакая не «фигура без особых занятий», а очень тесно связан с академическими кругами.

– С академическими кругами? Исключено.

– Больше того, мне рассказывали, что Брянцев чуть ли не под руководством Ивана Галиевича Абзалова историческую диссертацию писал пару лет назад, как ты сейчас.

Кирилл презрительно скривился:

– Тебе самому не смешно? Бонклауд! Брянцева к Ивану Галиевичу никто никогда и не подпустит, сравнил тоже ферзя с отсталой пешкой. Где наука, а где Андрей.

– То есть ты не веришь, что Брянцев может заниматься наукой?

– Нет, конечно.

– Ладно, тогда вот тебе вещественные доказательства, – Толян вытащил из портфеля толстенный журнал большого формата. – Последний номер, только вышел.

На обложке значилось: «Шахматы и филология».

Это было, насколько Кирилл понял, ежеквартальное издание Российской академии наук, и издание (судя по мощнейшему составу редколлегии) чрезвычайно солидное.

– Открой на пятидесятой странице, – сказал Толян.

Кирилл принялся листать. Так, колонка академика Александрова, о целях и задачах филологии, материалы какого-то круглого стола, дальше статьи, статьи: «Об уточненной датировке написания „Scachs d’Amor“[27]», «От эллипсисов М. М. Ботвинника до пейоративов В. Л. Корчного: стратегии пристрастного комментирования», «К этимологии „рокировки“: „прыжок“ короля, роль ладьи и европейская реформа шахмат». В целом что-то такое (любопытное, но не слишком выдающееся) всегда и ожидаешь найти в научных журналах, но, дойдя до пятидесятой страницы, Кирилл буквально ахнул. Gottingen manuscript[28] на русском языке! Один из важнейших, величайших памятников средневековой шахматной мысли, датируемый концом XV века. Новый перевод с латыни, и, кажется, отличный, и сопровождаемый подробными историческими комментариями, вот это да!

В конце значилось: «переводчик и комментатор: Андрей Николаевич Брянцев».

……

Ничего себе новости.

……

Сначала Кирилл подумал, что это какая-то шутка. Но шутками и не пахло.

– Может быть, однофамилец? – неуверенно предположил он.

Толян отрицательно помотал головой.

……

Ничего себе новости.

……

(Андрей Брянцев – блестящий переводчик с латинского языка, комментатор и аналитик средневековых текстов, публикующийся в журнале Академии наук? Как?

Корректных объяснений найти не получалось.)

……

Ничего

себе

новости.

……

Если не однофамилец, то… брат-близнец? двойник? доппельгангер?

……

Толян и Ян пристально смотрели на Кирилла, но ему вдруг стало почему-то очень смешно. Ах, ну сколько можно, зачем из всего делать загадку и заговор, зачем таинственно передавать этот журнал, зачем вести себя как в дурном детективе, ведь все это чепуха, и не надо забивать себе голову, не надо искать несуществующие подвохи, подмены, скрытые связи (целебные мази) (в кувшине и в вазе) (и псевдо, и квази) (на овощебазе)…

Какие глупости!

– Да е**сь он конем, ваш Брянцев, – громко, на всю комнату, захохотал Кирилл. – Пусть будет кем хочет, мне наплевать. Давайте лучше есть пирожные.

И набросился на «Эксельсиор».

* * *

Удивительно, но после тайного (и нервного) посещения Кафедры анализа закрытых начал, блуждания по темным коридорам и ссоры с Броткиным на Кирилла вдруг снизошло настоящее умиротворение. Что ж, он честно пытался, он сделал все возможное (и даже больше), и позиция полностью прояснилась: новых материалов о Крамнике теперь точно не получить, и, значит, пора оставить в стороне Берлинскую стену (школьную свою любовь) и плотно заняться написанием работы об Итальянской партии в XXI веке.

(А наследие Крамника пусть изучают новые поколения молодых ученых – уже после отмены Карантина, когда появится доступ к зарубежным источникам.

Так!)