Табия тридцать два

– Ах, ну ладно, Кирюшечка, ладно, обойдемся, значит, без твоей помощи. А Новосибирск я знаю, как же – Енисей, Заповедник «Столбы»! Красота! Но сколько же это тебе, бедненькому, трястись-то на поезде? Суток пять, наверное, или шесть?

– Сейчас быстрее стало, Надежда Андреевна. Три дня и четыре ночи примерно.

Отделавшись от травли клопов, Кирилл – очень довольный собой – отправился далее и уже на подходе к комнате услышал доносившиеся из-за двери голоса.

– Он запредельно умный, я таких и не встречал никогда.

– В чем же проявляется его ум?

Беседовали соседи Кирилла, тоже аспиранты – Ян и Толян.

– Помимо перевода, о котором я рассказал, он отлично разбирается и в истории шахмат, и в анализе – а это очень редкое сочетание, – увлеченно объяснял собеседнику Толян. – Ведь как обычно бывает: историки слабо считают варианты, ходов на шесть-семь вперед проанализировать могут, не больше. Аналитики, в свою очередь, плохо знают историю: состав претендентских турниров назовут, а чуть глубже – уже не в курсе, кто с кем когда что и как играл. Ну, разные сферы научной деятельности. А Брянцев каким-то образом умудряется уверенно себя чувствовать и на тех полях, и на других, понимаешь?

Каисса, Толян говорил о Брянцеве!

Кирилл так и замер в дверях.

Мало было затуманенного взгляда Майи, мало потрясающей снисходительности Ноны, так теперь еще и соседи по комнате поют Брянцеву дифирамбы. Прямо не человек, а какая-то проходная пешка – нравится всем окружающим, вы только подумайте.

И что бы все это могло значить?

(Откуда-то из глубин памяти сразу выплыло толстое улыбающееся лицо Брянцева и раздался его самодовольный голос: «Брянцева все любят и ценят – это в природе вещей, ценить Андрея Брянцева, ну, если ты, конечно, стараешься быть comme il faut…»

«Все ценят». Неужели – правда?

(Как правдой оказалось существование Броткина.)

Нет, не может быть.)

– А, сосед! – обрадовался, увидев Кирилла, Толян. – Не стой конем в углу, заходи скорее. У Яна праздник, сейчас пировать будем! И чайник как раз вскипел.

– Привет, – промямлил Кирилл. – А что именно за праздник?

– Так предзащита у меня сегодня состоялась, – радостно улыбнулся Ян.

– Оу! И как все прошло?

– По первой линии!

В отличие от Кирилла (учившегося на кафедре новейшей истории шахмат) и от Толяна (учившегося на кафедре средневековой истории шахмат), Ян был не историком, а искусствоведом. Его диссертация начиналась с анализа старинной легенды о Федоре Дуз-Хотимирском, шахматисте и астрономе, которому расположение черных пешек в одном из ответвлений Сицилианской защиты показалось похожим на созвездие Дракона; Дуз-Хотимирский так и назвал новую линию: «Вариант Дракона». История эта (случившаяся в Киеве в 1901 году) служила как бы нитью, на которую Ян нанизывал массу собственно искусствоведческого материала – огромное количество изображений, так или иначе объединявших темы шахмат, звезд и драконов – и показывал, как одно переходило в другое, какие возникали свежие образы, как менялись смыслы и т. д. Кирилл совсем не понимал тонкостей (что за period eye[22]?), не знал большинства упоминаемых Яном фамилий (кто такой Эрвин Панофский? а Светлана Альперс?), но вежливо слушал рассказ о предзащите и разглядывал иллюстрации, в изобилии наполнявшие автореферат. (Больше всего Кириллу понравилась картинка, датированная 2010-м, что ли, годом, на которой два зеленых дракона (названных, впрочем, Reptilians[23]) сидели за шахматной доской и увлеченно играли – только не фигурами, а живыми людьми («Mark Zuckerberg, Bill Gates, George Bush, Donald Rumsfeld, Dick Chene, Elizabeth II»[24] – гласили подписи).

Красивая наука – искусствоведение, хотя и странная.)

Одновременно с рассказом Ян выкладывал на тарелку маленькие (и чрезвычайно аппетитные) пирожные ярких цветов: «Гардé», «Эксельсиор», une petite combinaison[25].

– Что же, празднуем? – спросил он, наконец.

Ответа на этот риторический вопрос не последовало.

(Кто ж говорит с набитым сластями ртом?)

– Ура состоявшейся успешной предзащите и будущей успешной защите! – минут через десять выговорил Толян, подняв вверх чашку бледного чая.

– Как завещал великий Нимцович, «защита должна быть избыточной», – добавил Кирилл. – И пусть, Ян, защита твоей работы окажется именно такой!

– Спасибо, друзья! – отвечал Ян, разрезая ножом «Гардé».

Когда все наелись, Кирилл решил расспросить товарищей о странной беседе, которую они вели перед его возвращением.

– Толян, я же не ошибся? Ты о Брянцеве недавно рассказывал?

– Ага, о нем.

– И восхищался тем, какой он умный?

– Можно и так сказать. А что?

– А то, – убежденно и как-то очень горячо проговорил Кирилл, – что никакой он не умный! Он только вид делает, понимаешь? Притворяется, пускает пыль в глаза.

– Хм, не уверен.

– Точно говорю.

– Даже если и так, тебе-то какая разница?