Табия тридцать два

Кажется, к Итальянской партии Абзалов куда более благосклонен, чем к Берлинской стене, – и это вдохновляет Кирилла: теперь-то дело пойдет. Увлекаясь все больше и больше, Кирилл излагает общий замысел («Для начала я хочу составить график, показывающий, насколько популярным дебютом – среди топовых шахматистов – была Итальянская партия. Вероятно, на этом графике обнаружится несколько выраженных пиков: XVII век, когда играли романтики; вторая половина XIX века; потом – начало XXI века. Тогда надо будет смотреть линии; опять же, предполагаю, что пик XVII века окажется связан с острыми вариантами, вроде Атаки жареной печени (fegatello), пик XIX века – с гамбитом Эванса, а пик XXI века – как раз с Giuoco Pianissimo. И здесь я поставлю вопрос: что такого замечательного в ходе 4.d3, почему ведущие гроссмейстеры посткаспаровской эпохи так увлеклись именно этим вариантом? И моя диссертация должна дать ответ»), щеголяет найденными заранее цитатами («Вы знаете, Иван Галиевич, оказывается, сам Петер Леко, комментируя свою партию с Фабиано Каруаной в Вейк-ан-Зее, назвал переход в Giuoco Pianissimo величайшим событием 2013 года: „Когда-то это было орудием ленивых, но к настоящему моменту считается среди элитных игроков средством к достижению сложной боевой позиции“»), что-то пишет на обрывках бумаги и чуть ли не собирается доставать карманные шахматы. Абзалов внимательно слушает Кирилла, дает иногда короткие советы («Поищите, кстати, что говорил в связи с этим Сергей Карякин») и, по-видимому, полностью одобряет концептуальные ходы, предлагаемые аспирантом.

Триумф! Торжество!

Но когда беседа подошла к концу, и план выступления перед Учебным советом был утвержден, и Кирилл, прощаясь, пожимал уже руку Ивану Галиевичу, тот вдруг спросил:

– Кирилл, мне рассказали, что видели вас в этот понедельник в здании кафедры анализа закрытых начал. И я, хм, очень хотел бы знать: зачем вы туда ходили?

(У Кирилла упало сердце.

Что сказать?

Что соврать?

Как объяснить свой визит?

И кто мог его, Кирилла, видеть? И где именно? На лестнице? На выходе с кафедры? Или на шестом этаже, возле кабинета D99, где сидит Броткин? (Интересно, многое ли еще знает Абзалов? И, главное, откуда знает? (Каисса, а если это сам разгневанный Броткин все ему рассказал – специально, чтобы насолить Кириллу?) И успел ли Абзалов обсудить новость с Уляшовым? Ох, неужели для Кирилла все сейчас закончится? Как глупо.

Ну уж нет! Будем отпираться до голых королей.

(Главное не паниковать и не капитулировать раньше времени.)))

– Э-э, понимаете, Иван Галиевич, смешная история, у меня вышел спор с соседями по комнате в общежитии, они говорили, что, мол, кафедра анализа закрытых начал такая огромная, занимает целое шестиэтажное здание, а я не поверил, думал, разыгрывают, ведь не бывает таких гигантских кафедр, только если где-нибудь в Америке, и то вряд ли, вот и решил съездить на Карповку, посмотреть; проиграл две бутылки «Жигулевского».

– То есть вы поехали, м-м, оценить величину здания?!

– Ну да, – Кирилл сделал невинное лицо, а потом с притворным вздохом добавил: – Шикарно, оказывается, живут аналитики. И зачем им столько места? Нам на всю кафедру новейшей истории хватает (ну, немножко не хватает) половины одного этажа.

Маневр оказался очень точным.