Табия тридцать два

(Покидая Староданиловский, Кирилл (вдохновленный пылким перипатетическим энтузиазмом Капитолины Изосифовны) решил, что не станет садиться на метро, но пойдет пешком – до самого вокзала. (Благо погода выдалась замечательная.) И он шел, не торопясь, два примерно часа, и с удовольствием разглядывал этот дивный город, и ел по пути мороженое, и петлял иногда, нарочно сбившись с маршрута, и присаживался отдохнуть на скамейках, и был совершенно очарован московскими двориками, закоулками, спусками, проездами, воротами и прячущимися в каждом тупичке церквами. Москва оказалась очень ухоженной и уютной, загадочной и влекущей. А главное – никакого ветра! В отличие от Петербурга. (Кирилл даже содрогнулся: оу, он помнил этот холодный балтийский ветер, гриппозный туберкулезный сквозняк, веющий по черным полям вечно сырых квартир. Зато над Невой мосты; и чайки; и шпили. (Э-э, только дураки сравнивают, только дураки не сравнивают Москву и Санкт-Петербург: подобно разноцветным слонам, два города никогда не сойдутся, чтобы раз навсегда решить старинную тяжбу.)))

В-третьих – собственно Капитолина Изосифовна, великолепная московская grand-mère, без которой столица утратила бы для Кирилла добрую половину своего обаяния.

(А что, если все московские старушки такие?

Вежливость и обходительность, радушие и такт, естественность и простота; и опыт (огромный, поразительный, невероятный опыт русской жизни); и тут же веселость.

И ясный, несмотря на годы, ум.

Они сидели втроем за завтраком: Шуша ела крыжовенное варенье, Кирилл допивал вторую чашку чая, а Капитолина Изосифовна, сняв фартук (в котором только что готовила оладьи), скручивала папироску и вслух рассуждала о вопросах стилистики:

– Мы в студенчестве шутили: «Как правильно пишется: „Сепир“ или „Уорф“?», но вообще-то необязательно быть лингвистом, чтобы увидеть, сколь значительные изменения произошли с русским языком после Переучреждения. Шуша моя знает, а вы, Кирилл, знаете ли, что до Кризиса российская культура была насквозь литературоцентричной?

– Конечно знаю, Капитолина Изосифовна! Мне сам Д. А. У. рассказывал.

– Ага! Ваш Д. А. У. и придумал для спасения страны заменить литературу шахматами – гениальный ход. Но следует понимать, что вследствие этого хода изменилась не только школьная программа, не только названия некоторых улиц, не только содержимое библиотек и книжных магазинов – сама наша речь стала другой. Легче всего это прослеживается в идиоматике. Сейчас, встретившись с какой-нибудь нелепостью, я скажу «бонклауд», а в начале XXI века выражались витиевато: «бред сивой кобылы». Если вам что-то непонятно, вы пожалуетесь «не попадаю в квадрат», но еще ваш дедушка сказал бы «не врубаюсь» или «не догоняю». О чем-то несложном наши предки говорили «одной левой» (вместо нынешнего «в два хода»), о чем-то медленном – «как черепаха» (вместо «как шатрандж»), о ком-нибудь застывшем вдруг на месте – «как вкопанный» (вместо «как запатованный»). Современной фразе «будто под связкой» соответствовала фраза «будто в воду опущенный», фразе «не видеть за фигурами позиции» – фраза «не видеть за деревьями леса», а фразе «сравнил ферзя с отсталой пешкой» – фраза «сравнил жо…», впрочем, хм, ладно, – Капитолина Изосифовна откашлялась. – А еще между эпохами случаются рифмы и довольно смешные переклички. Какая сейчас в России самая популярная водка?

– Водка? Так «Капабланка».

– Точно. А раньше была – «Белая головка».

– Потрясающе! – восхитился Кирилл.