Табия тридцать два

– Но все это – только самый верхний, самый очевидный слой изменений, вызванных учреждением новой культуры. Я подозреваю, что дело обстоит гораздо серьезнее. Помимо речи, шахматы трансформировали и наши способы мыслить, и наши способы чувствовать. Люди, воспитываемые не на Достоевском, но на Ботвиннике, гораздо более рациональны, конструктивны, спокойны и трудолюбивы. Все это прекрасно, хотя россиянам прошлого, жившим накануне Кризиса, мы, вероятно, показались бы кем-то вроде механических кукол, или картонных манекенов, или персонажей плохо написанного романа. «Безжизненные и бесчувственные», – сказали бы про нас. Недавно в одном из старых словарей я отыскала жутковатую (откровенно эссенциалистскую) пословицу, популярную в России сто лет назад: «Что русскому хорошо, то немцу смерть». Подозреваю, прадеды сравнили бы нас именно с теми «немцами» – за нашу рациональность и методичность. (Но какова ирония истории! Сегодня в отечественной культуре действительно чувствуется выраженный немецкий акцент; мы говорим «гроссмейстер», «миттельшпиль», «цейтнот», «цугцванг».) Одураченные Пушкиным и Львом Толстым, наши предки пытались применять к миру понятия «истины» и «правды», а потому склонны были к экзальтации, к истерике и к депрессии; в этом смысле они действительно могли бы показаться кому-то более «живыми» и «искренними», более, скажем так, «настоящими» и «человечными». Но мы-то теперь понимаем, что нет никакой абстрактной последней истины, есть только целесообразность; знаем, что истерика непродуктивна, что экзальтация мешает думать, что главное в жизни – точный расчет вариантов и верная оценка позиции. (А какая могла быть оценка позиции у гражданина, изучавшего в школе одни поэтические апологии «порывов», «безумств» и «страстей»? Вот эта любовь к «порывам» и довела старую Россию до Кризиса.)

Так говорила Капитолина Изосифовна, и Кириллу представлялось, что она в свои годы мыслит куда проницательнее и точнее, чем Абзалов, и Зименко, и Броткин

(и, может быть, даже чем Уляшов?).)

Раздумывая о Шуше, о Москве и о словах Капитолины Изосифовны, Кирилл ехал в поезде, и, только когда миновали Тверь, вспомнил, ради чего затевалось путешествие.

Не пора ли заняться статьей Крамника?!

За окном было скучно,

в купе пусто,

времени впереди много,

и Кирилл погрузился в чтение.

Текст под названием «Перепродумать шахматы» являлся, согласно уведомлению самого автора, кратким русскоязычным пересказом двух более ранних работ, выпущенных на английском, – небольшой статьи 2019 года Vladimir Kramnik «Kramnik And AlphaZero: How To Rethink Chess»[50] и куда более внушительного (98-страничного) доклада Nenad Tomašev, Ulrich Paquet, Demis Hassabis, Vladimir Kramnik «Assessing Game Balance with AlphaZero: Exploring Alternative Rule Sets in Chess»[51], увидевшего свет в 2020 году.

«Что еще за AlphaZero? – подумал Кирилл. – Ладно, сейчас разберемся!»

Разобраться оказалось не слишком легко, отдельные технические (математические) детали остались непроясненными, но в общих чертах позицию Кирилл вроде бы понял.

AlphaZero была нейросетью.

Одна Каисса ведала, что такое «нейросеть»; судя по контексту, какой-то особый вид компьютерной программы – программы, которую нужно не программировать, но обучать. Мало того, AlphaZero не просто обучалась – она самообучалась. Созданная в 2017 году в компании Google DeepMind, нейросеть AlphaZero была ознакомлена с правилами игры в шахматы, после чего стала обучаться, играя сама с собой. Уже через сутки, сыграв 44 миллиона партий, AlphaZero достигла невероятного уровня мастерства. В 2018 году много шума наделал матч AlphaZero против Stockfish. Лучшая в мире шахматная программа, Stockfish имела мощную базу дебютов и анализировала до 60 миллионов позиций в секунду (против 60 тысяч у AlphaZero), но все равно разгромно проиграла: победой AlphaZero закончились 155 партий, победой Stockfish – только 6 (при 839 ничейных результатах).