Табу

Я училась, осознавая, что всё это прошло мимо меня когда-то, поэтому с жадностью впитывала новое. Катя же ни разу не задала вопроса. Она словно не замечала моих синяков и порезов, с которыми я появилась впервые, не комментировала странное поведение Серёжи, который весь день пропадал на берегу, а плелся к дому лишь к вечеру. Она просто помогала мне заполнить дни чем-то новым, интересным и, как ни странно, полезным. Когда узнала, что я обожаю шить, притащила небольшую швейную машинку и целую коробку ткани.

– Ну, чем богаты. Давай придумаем чего-нибудь? – румяная женщина невысокого роста смущенно теребила толстенную косу. И тогда поняла, что не только она заполняет мои дни, но и я … Я приношу в них что-то новое.

После насыщенного дня возвращалась в дом, ела в одиночестве, смиренно наблюдая за медленным бегом стрелок часов. Лазарь возвращался по вечерам, разгоняя тишину тяжелыми шагами. Вжималась в стену, отсчитывая его привычные действия.

Раз… с сухим треском дров вспыхнул камин.

Два… по ногам потянулся сквозняк свежего воздуха, значит, открыл окно.

Три… резкий запах табачного дыма, звон бутылки о каменную полку над камином и несколько секунд тишины. Он словно с силой собирался, чтобы вновь провалиться в алкогольное беспамятство, чтобы попытаться уснуть.

Четыре… он вырубится пьяным сном на протертом кожаном диване прямо в одежде.

Лишь услышав его тяжелое дыхание выходила из тени укрытия. Заворачивалась в плед и пролезала под его руку. Не могла больше спать одна, ждала на холодной лестнице, чтобы просто прижаться к этому здоровяку. Только так и засыпала, сквозь сон прислушиваясь к первым петухам, чтобы успеть сбежать, оставив на подушке лишь свой аромат.

Впервые, Серёжин надрывной крик застал меня на кухне. Хрупкий стеклянный стакан с водой лязгнул о каменную мойку и рассыпался на тысячи кусков, подобно моему напускному спокойствию. Забившись в угол, я дрожала, не понимая, что происходит. А когда вой повторился, то поняла, откуда идет звук. На цыпочках по студеному полу шла в зал, даже не думая застать своего сильного духом мужчину, мечущегося по дивану. Лицо, волосы и футболка были мокрыми, а зубы настолько сильно сжимались, что был слышан противный, пронимающий до самой глубины души скрип страха. А потом он зашептал: «Оксана…». Вновь и вновь повторял мое имя, срываясь с шёпота на крик.

Абсолютно инстинктивно рванула к нему, припав холодными губами к пылающему лбу. И он успокоился. Резко. Неожиданно и абсолютно пугающе.

Были и другие ночи – тогда Лазарь, как загнанный лев, метался по кабинету, измеряя периметр тяжелым шагом. Тогда я и вовсе не спала. Прислушиваясь к его тихим переговорам по телефону, сидела под лестничным пролетом, сотрясаясь от сквозняка.

Переживал всё один. Тихо, по ночам. Он молчал, не желая возвращать меня в тот день, в одиночку переживая его снова и снова. Васька и правда вырубил меня тогда, бросив в нежилом бараке с пятилитровой бутылкой воды и пакетом недоеденных чипсов. Забыл про сестру, зато Лёня приходил по расписанию. Лишь заглянув в его глаза поняла, что всё поменялось. Ему стало катастрофически мало секса, вернее ему и раньше его было мало, но теперь его интересы и вовсе сместились, то ли возраст давал о себе знать, то ли иммунитет на женские стоны выработался. Не заводило его это больше. Не трогало.

Он приходил, чтобы измываться, мучая меня извращенными подробностями многосерийного спектакля. Он прыгал от одного сюжета к другому, убивая своей внезапностью. Он мысленно ломал Лазарю шею, забавлялся с Янкой, вновь и вновь душил её новорожденную девочку, топя меня в скрежещущем хрипе своего голоса. Как только начинала реветь, снова колол меня, четко рассчитывая дозу так, чтобы я могла только слушать.

Его фантазии разливались красочными подробностями, от которых сжималось сердце и кровь стыла в жилах. Приходил ровно одиннадцать раз, ровно столько порезов он оставил на моих губах острым бритвенным лезвием. Смотрел, как тонкой струйкой течет кровь, а когда она запекалась, со всей дури лупил по лицу, наслаждаясь очередным актом. Ему нравилось причинять боль. А я стала его послушной игрушкой, задеть которую оказалось довольно легко. А на следующую ночь он не пришел. И стало страшно. Зато утром объявился возбужденный братец, забывший поставить мне укол, потому что без Лени его наркоманские мозги уже не способны были самостоятельно мыслить. Загрузил в машину и привез во двор, где раньше жили Олег и Янка. Пальцы рук уже могли шевелиться, но я продолжала притворяться овощем, когда он тащил меня к автостоянке.

– Я убью её, пусть дядюшке будет больно, – шептал Васька, пытаясь прицелиться в Яну. – Или его, пусть будет больно тебе.

– Не надо, Вася, пожалуйста! Хватит уже всего этого. Ты заигрался, отпусти меня. Забери все деньги отца и иди, пока жив.

– О! Ты говорить уже можешь? Чёрт, – шикнул он, вспомнив, что забыл добавить дозу. – Панфилов ещё куда-то запропастился. Но ничего, мы и сами кое-чего можем.