Табу

В полубреду представлял карие глаза той, кто приворожила меня, темные волны волос той, кто заставлял жить, которая могла одним острым, как лезвие ножа, словом выбить весь дух… Но в реальности видел лишь русые пряди и блекло-голубые глаза той, кто проливала слезы, выхаживая меня в больнице все это время… прав был Моисей. Цель жизни меняется. Та, ради кого ты творил немыслимое, уходит на второй план, когда приходит другая – ради которой ты готов творить добро, наперекор дерьму, поглотившему тебя.

– Мне нужно свалить, – хрипел я на ухо Бубе, перекладывавшему меня с каталки на прохладную больничную постель.

– Я знаю, куда ты собрался. Остановись, потому что это нужно только тебе.

– Заткнись, и вывези меня отсюда, – слабыми руками срывал капельницы, пытаясь встать, опираясь о поручень кровати.

– Ты не нужен ей! Поиграла. Ты знаешь, что она замужем? Знаешь?

Сила, вдруг наполнившая тело, вышла вместе с выдохом, рука подогнулась, принося дикую боль, но я даже не поморщился, следя за губами друга, который что-то быстро мне шептал.

– Ты даже не пробил её, придурок. А знаешь, кто ее муж? Леонид Панфилов. Ну, как тебе?

– Врешь…

– Он приехал в город еще вчера, а сегодня его засекли у дома, где она снимает квартиру. Хватит, Лазарь. Сколько можно? Как можно, с мыслями об одной, смотреть в глаза той, кто сутками торчит у твоего раздолбанного тела? У тебя тоже есть обязанность. Забыл? Придурок ты, Лазарь…

Глава 16

Трудно поверить, но я забыла, каков на вкус свежий воздух. Не могла вспомнить его дурманящий аромат, наполненный легкой сладостью тающего снега, приторной пряностью выхлопных газов автомобилей, спешащих по раскисшим дорогам города. Я долго не могла себя заставить просто выйти на улицу. В уютных стенах квартиры было так тихо и спокойно, я не знала, что ожидать от реальности, от которой отгородилась дверью с тремя замками. Становилось до одури страшно, что вновь увижу знакомые лица, с которыми придется разговаривать, больно от наплывающих воспоминаний, а воздух вылетал из легких лишь от одной только мысли, что я должна двигаться дальше.

Но, переборов себя, я собралась, одев все самое теплое, что нашла в так и не разобранных чемоданах. Каково же было мое удивление, когда  выбежав из подъезда, я почувствовала тонкое касание еще еле ощутимого, но уже узнаваемого шаловливого весеннего ветерка. По спине мигом понеслись мурашки, а легкие автоматически расправились, впуская пьянящий газ глубже.

Солнце припекало, поэтому стянула снуд и шапку и пошла вглубь двора, где врассыпную стояли яркие детские игровые площадки. Чуть огляделась по сторонам и прямо рухнула на горизонтальную поверхность качелей. Толстый канат, переплетенный по типу паутины, податливо прогнулся под моим недетским весом и уютно заскрипел. Долго ждала момента, когда снова смогу открыть глаза, но внутренний трепет, крепко сплетенный с леденящим страхом, отговаривали… Мне было страшно вновь увидеть голубое небо, страшно не справиться и проронить довольную улыбку, позабыв ту боль, что надежно поселилась в моем сердце. По нежной бирюзе плыли ленивые барашки облаков, они были похожи на рваную вату, разбросанную по голубому ситцу.

Чувствовала, что внутри все сжимается, а на глаза снова набегают слезы, от которых я уже просто устала. Да, мне было плохо и больно. Да, я съела сама себя за последние два месяца, но что делать дальше? Оставаться запертой в квартире, в ожидании чуда, ну, или пока не выгонят, либо вставать и идти дальше.

Проснувшись сегодня утром, я отчетливо поняла, что задыхаюсь от самой себя, от своего одиночества и постоянных слез. Задыхаюсь без мороза, снега и искрящегося мелкими льдинками воздуха, а сейчас я думаю, что задыхалась без весеннего ветерка, без прохладной влажности и предвкушения чего-то волшебного… без весны.

От настойчивой мысли, что билась в голове, мне стало

совсем

весело, спрыгнула с качелей и стала ощупывать карманы. Ключи от машины приятно звякнули, зацепившись за кольцо на большом пальце.

– Моя ласточка, – выдохнула я и практически побежала в сторону подземной парковки. Не сидела в своей машине с того проклятого вечера, когда Лазарь привез меня домой.

А теперь прямо остро ощутила потребность в знакомых ощущениях, приносящих лишь щенячий восторг: мягкая упругость сидений, грубоватая оплетка кожи на руле, холодящий лоск лакированных поверхностей панели, сдерживаемая вибрация рычага переключения передач. Все было бы ничего, вот только лампочка пустого бака настойчиво мигала на приборной панели.

– Ладно, поехали, заправим тебя, детка, – рука машинально дернула рычаг, а нога плавно опустилась на педаль газа.

Когда-то серый город вдруг стал оживать. Улицы заполнились яркими пятнами людей, скинувших серую зимнюю одёжку, весенними вывесками магазинов и ресторанов. Торговые центры сбросили с себя тяжелые цепи новогодних гирлянд, выдохнули с завидным облегчением.

Даже смурная женщина за стойкой заправки не могла испортить мое настроение:

– Девяносто пятый, до полного.