Табу и невинность

Но надо также сказать о тех, кто пугал, причем сверх всякой меры, католическими муллами и Хомейни в пурпурном облачении, кто приписывал Церкви намерение создать Государство католического польского народа, кто любую микроскопическую глупость, которую произнес один из многих десятков ее иерархов, раздувал и гиперболизировал, впадая в истерический мазохизм. Пропасть последовательно и трудолюбиво рыли с обеих сторон. Пропасть усиливает крайности. Вначале этим пользовались крайне правые, а теперь – жесткие левые силы.

И еще одна причина нынешнего роста влияний левого крыла, воистину парадоксальная: падение значимости всякой политики.

Поляки восприняли роспуск сейма с большим спокойствием. Вот уже несколько месяцев его нет, а никто, помимо заинтересованных лиц, как представляется, этого факта не замечает. Поразительный контраст с тем глубоким чувством угрозы и неуверенности, которое возникло около года назад, когда разразился кризис, приведший к падению правительства Яна Ольшевского. Люди привыкли к политическому театру, к его риторике, драмам и псевдодрамам.

А причина в первую очередь такова: реальная жизнь все в меньшей и меньшей степени зависит от политики, от ее договоренностей, раскладов, войн и напряжений. Коль дело обстоит вышеуказанным образом, то не только награды, но и опасения, связанные с политикой, тоже становятся меньшими. В том числе и риск, связанный с голосованием за посткоммунистических левых. Вместе с ограничением политического поля уменьшается страх перед ложным шагом. А это опасная иллюзия.

В заключение – самая важная причина растущих электоральных шансов левых партий, которая наблюдается и в других странах бывшей империи. Ею является человеческое страдание, страх, боязнь перемен и платы за них. Два года назад люди бежали от всего этого к правым, сегодня они ищут спасения на левом крыле.

У протеста против политики последних четырех лет сложная химия. Здесь есть и бунт против серьезных издержек, которые политики возложили на крупные общественные группы. Издержек, измеряемых деградацией и резким снижением жизненного уровня, безработицей, а также деклассированием, причем как абсолютным, так и относительным, – по сравнению с быстрым продвижением вверх других социальных групп.

Это отторжение политики является также результатом ножниц между настоящими достижениями, которыми Польша вправе гордиться, и тем, каким образом ситуация воспринимается и обществом в целом, и его отдельными членами. Часто даже теми, кто явно и с выгодой пользуется изменениями. Не исключено, что Польша будет в этом году единственной европейской страной, где произойдет значимый экономический рост. Но вместе с тем ее граждане не будут этого замечать. Ибо какое значение имеет подобный успех для людей, которые страдают, боятся, у которых завалился и рухнул им на голову весь известный им мир? Даже если они вспоминают его без особой симпатии. Сталкиваясь с неясной, угрожающей повседневностью, стоя перед лицом ненадежного, возбуждающего их опасения будущего, они испытывают чувство, что у них отбирают даже их прошлое. На чем строить жизнь, уважение к себе, чувство собственного достоинства?

В этом отторжении политики, наблюдаемом в последние годы, присутствует также – я отдаю себе отчет в рискованности данного тезиса – глубокий кризис коллективной идентичности. Народная Польша загоняла людей на демонстрации, манифестации, собрания, сеансы ненависти. Приписываемый ей коллективизм был после 1956 года коллективизмом по праздникам. И вместе с тем Народная Польша глубоко отделяла людей друг от друга. Создавала лишь зачатки общества, скопление индивидуумов, доверяющих только себе и самым близким. Обещала заботу, опеку – и учила эгоизму.

Последние годы, невзирая на героическую и прекрасную главу «Солидарности», еще в большей степени склоняли людей искать спасение самостоятельно, на свой страх и риск. Следствием является ослабление элементарных коллективных связей. Даже тех самых сильных, которые связывали поляков в народ.

Безразличие к наследию ПНР и безразличие по отношению к новой Польше представляют собой какую-то форму отторжения Польши как ценности, принадлежащей к польской патриотической традиции. И это тоже является одной из причин готовности голосовать за СЛД.

Я не хочу сказать, что люди СЛД непатриоты. Проблемы Польши волнуют им душу ничуть не меньше, чем самым голосистым программным патриотам. Но их биографии, история их партии связывают их с периодом, который представляет собой отрицание независимости и суверенитета страны. Однако это вроде бы уже не имеет для многих людей существенного значения. Поразительно!

И еще одна вещь, которая ошеломляет: люди перестали стыдиться голосования за партию бывших коммунистов.