Табу и невинность

Внутренние и внешние угрозы со стороны сил старого строя, а также груз перемен налагают на демократические элиты обязанность сохранять единство и сплоченность. Умеренные выступают против быстрого демонтажа революционного блока. Кое-кто из них в течение определенного времени питал надежду, что «Солидарность» и гражданские комитеты станут новым образцом организации публичного пространства, который заменит классическую многопартийную систему, переживающую на Западе кризис. Такому видению способствовала убежденность, что в сегодняшнем мире – особенно в странах, выходящих из коммунизма, – традиционное деление политической сферы на левое и правое крыло утратило свою актуальность.

Вчерашние мятежники, оппозиционеры, узники тюрем, люди, которых вытолкнули на обочину, становятся теперь поборниками закона и порядка. Говорят о долге и обязанностях перед государством. Подчеркивают роль рынка и тех ограничений, которые он налагает на всех нас. И значительно реже пользуются понятием гражданского общества, ключевым в годы антитоталитарной оппозиции. Для некоторых – например, для Яцека Куроня – это становится источником внутренней раздвоенности и смятения, а также предпринимаемых попыток примирить те роли, которые по природе своей взаимно противоречивы: с одной стороны, представителя власти, а с другой – организатора действий, независимых от государства.

Избирательный лозунг «Первым делом – экономика» хорошо выражал приоритеты этого лагеря. Высказываясь в пользу мягкого протекания политической революции, умеренные были одновременно сторонниками радикальных перемен в экономике, в том числе глубоких преобразований в сфере собственности. В основе такой расстановки приоритетов, скорее всего, лежит убежденность умеренных в определяющей роли экономики и народного хозяйства для развития демократии, для обеспечения общественного и культурного прогресса.

Решительно антиреволюционная позиция умеренных вытекала из убеждения, что революция, как техника общественных перемен, несет с собой исключительно деструкцию, расколы, ненависть, а значит, как следствие, угрожает свободе и демократии. В беседе с Вацлавом Гавелом Адам Михник с беспокойством отреагировал на слова тогдашнего президента Чехословакии о «неоконченной революции». «Революция всегда означает дискриминацию – либо политических врагов, либо людей прежнего режима», – говорил главный редактор «Газеты выборчей». В период распада старого строя можно понять опасения перед запуском разрушительного механизма ненависти и насилия. Но история не ограничивается тоталитарными опытами XX века – революции 1688, 1776, 1789, 1848 годов были поворотными пунктами в борьбе за права, за равенство, свободу и независимость. Да и венгерская революция 1956 года достойна того, чтобы в этом контексте вспомнить и ее.

В течение того короткого периода, когда Польшей руководило правительство радикалов, многие из политиков и публицистов, связанных с лагерем умеренных, обращались к опыту якобинского или большевистского террора, чтобы отчетливее и драматичнее представить угрозы, с которыми предстояло столкнуться нашей стране. Поэтому говорилось про «ольшевиков», про угрозу «коммунизма без коммунистов». Рисовались удручающие картины массовых преследований. Убежденно рассуждали об угрозе государственного переворота.

Антиреволюционность умеренных вытекает также из того, каким образом они оценивают процесс перехода к демократии. Коммунисты отдали власть в результате договоренности. В таком случае можно ли ее нарушать, превращая клятвопреступление в фундамент новой демократии? И предлагать народу революционный спектакль, тогда как в действительности свобода была нам дана мирным путем, без нарушения непрерывности политического процесса?

Умеренные предостерегают от опасного революционного разрыва с прошлым, раскола и антагонизации общества. Похоже, они придают меньше значимости издержкам терпимого отношения к остаткам старого строя. Редким исключением выглядят здесь рассуждения Бронислава Геремека, содержащиеся в его лекции в «Коллеж де Франс»: «Убежденность, что на пути процесса перемен удастся шаг за шагом получить все необходимое, заключала в себе определенную политическую калькуляцию. Утопии не всегда располагают возможностью контролировать коллективные формы поведения, политические калькуляции не обладают такой возможностью никогда. Переход без разрыва, без травм и оскорблений ослабляет ангажированность и подавляет устремленность к возрождению и обновлению… Отсутствие революционного очищения ведет к коллективному разочарованию»[46].