Табу и невинность

К власти приходят умеренные. Это они лучше всего олицетворяют умеренность, оптимизм, революционную обращенность к будущему. И являются естественными преемниками последних властителей старого строя, которые, пытаясь спастись, совсем дестабилизировали его слишком поздно предпринятыми реформами. Умеренные – как и пристало людям центристской ориентации – ищут компромисс между потребностью в переменах и в стабильности, в дифференциации и единстве, в прогрессе и традициях. Мирный характер польских перемен – это по большей части их заслуга. Точно так же, как и ясно определенное направление – демократическое, прорыночное и прозападное.

Эйфория быстро проходит. Трескается революционный монолит. Интересы и взгляды расчленяются и разграничиваются. Оптимизм уступает место «меланхолии возрождения» (Дьёрдь Конрад), «общественному неврозу» (Андрей Корнеа), «посттюремному синдрому» (Вацлав Гавел). Еще перед 1989 годом [видный социолог и философ] Ральф Дарендорф писал, что революции представляют собой «меланхолические моменты истории. Краткий спазм надежды растапливается, тая в нищете и разочаровании».

Раздаются неизбежные вопросы: что произошло с нашей революцией? Кто предал? Кто ее присвоил? Должно ли быть столько страданий? Почему плата так высока?! Откуда столько уродства и коррупции?! У радикалов есть готовый ответ: виноваты умеренные. Это они предали народ, нацию, революцию. Это они втайне договариваются с последышами старого строя. Радикалы во имя идеалов революции призывают к ее ускорению, мобилизуют страну на «второй этап», требуют вырвать зло с корнями. Вот они, рыцари очищения коллективной памяти, рисования истории на белом полотне!

Трудно не заметить в этом описании схему великих революций. С той разницей, что в нашем 1989 году не было правительства «террора и добродетели»[61]. Несмотря на все опасения, предостережения и на тех, кто бил тревогу, перемены в Польше проходят мирно, цивилизованным способом. В отличие от прошлых революций радикалы нарочито и демонстративно носятся со своими правыми взглядами. Их лозунгом не является равенство, их идеалом не является эгалитаризм. Они не мечтают о сильном государстве. Не возлагают надежд на силу разума и на опровержение предрассудков, напротив – декларируют привязанность к религии, традиции, естественному праву и естественным различиям. Расхваливают свободу – хотя часто с ограничениями – и мечтают об ограниченном государстве – хотя нередко дают обширные определения его компетенций.

Радикалы проиграли – и не могли не проиграть. Они пробовали угостить общество революционным спектаклем, не располагая никаким революционным проектом, который мог бы возбудить надежды и мобилизовать толпы, озабоченные по преимуществу своей повседневной судьбой. Впрочем, нет даже уверенности в том, а действительно ли они жаждали этого. В итоге радикалы лишь предоставили отдельным общественным группам язык для выражения их неудовлетворенностей и разочарований, вызванных высокой платой за перемены и отсутствием четкого разрыва с прошлым.

Быстрое и безболезненное возвращение старо-новых стало результатом воздействия многих факторов, о которых многократно писалось. Мягкий уход ПНР облегчил мягкое воскрешение из мертвых ее законных наследников. «Польская бархатная революция, – писал Адам Михник, – породила бархатную реставрацию». Высокая цена перемен нагоняла старо-новым все больше сторонников. Будучи оппозиционерами, они могли парадоксальным образом пожинать плоды решений, являвшихся необходимым ответом на ту экономическую катастрофу, которую сами же старо-новые – в качестве политического сообщества родом из ПОРП – навлекли на свою страну. Таких шуток истории можно без труда насчитать еще немало.

Возвращению старо-новых поспособствовали, кроме того, хотя и в различной степени, как умеренные, так и радикалы. Сконцентрированные на борьбе между собой, они позволили старо-новым восстановить силы. Умеренные облегчили им это возвращение, не допуская абсолютно никаких – хотя бы чисто моральных и политических – расчетов с прошлым. Кроме того, во имя соблюдения законности умеренные вели политику, которая, по сути дела, дискриминировала демократические партии – в том числе и их собственные. Ибо, ссылаясь на право и на конкретные законы, они позволили старо-новым сохранить значительную часть имущества, которое ПОРП и Объединенная народная партия грабительски отняли у общества; с такой империей не могли конкурировать рахитичные, заново возникающие партии.

Радикалы поспособствовали возвращению старо-новых, дискредитируя своим вербальным экстремизмом весь лагерь «Солидарности», нагнетая в обществе опасения перед дискриминацией и репрессиями. Помимо этого, они вдобавок сильно напугали значительную часть общества приманкой создания конфессионального государства.