Табу и невинность

Стратегия «первым делом экономика» главенствовала в 1960-е и частично в 1970-е годы. В ее основании лежала вера, что перемены легче всего провести в экономике. Нарастающий в ней кризис, материальные интересы властей и возможность деполитизации экономических реформ должны были сделать их привлекательными для всех. «Рыночный социализм», верили реформаторы, положит начало существенным общественным изменениям и, как следствие, изменениям политическим.

В присущей 1970-м годам атмосфере ослабления напряженности возникали концепции воздействия на внутреннюю эволюцию СССР и стран Центрально-Восточной Европы посредством их включения в международную политическую и экономическую систему. Назовем эту стратегию так: «первым делом давление Запада». Большое значение имели здесь решения Хельсинкской конференции, которые в так называемой третьей корзине придали законную силу вмешательству международного сообщества во внутренние дела любого государства ради обеспечения надлежащей защиты базовых прав человека. Соглашение, подписанное Москвой с целью добиться от Запада окончательного признания послевоенных границ и разделения Европы на блоки, стало эффективным инструментом борьбы нарождающейся демократической оппозиции. Еще большее значение имела, быть может, западная политика массовых кредитов, передачи технологий, интенсификации экономических связей с Центральной и Восточной Европой. Растущие потребительские запросы нашей части Европы, а также ее возрастающая зависимость от богатых стран давали шанс на постепенную эволюцию стран «реального социализма». Прогрессирующая открытость экономических систем этих стран и нарастающая задолженность обнажали их неэффективность и содействовали углублению распада.

Вышеуказанные три стратегии имели определенное, хотя и ограниченное влияние на расширение сферы свободы в странах региона. Они создали также условия для появления очередной стратегии «первым делом общество», делающей ставку именно на развитие гражданского общества. Компрометация предпринимаемых попыток политических изменений, неэффективность и бесполезность экономических реформ, двусмысленные результаты уступок Запада способствовали выбору четкого и ясного языка базовых прав человека, морали, общественной автономии. Такой подход обладал еще и тем достоинством, что, выбирая язык антиполитики, новая оппозиция могла до определенной степени и до определенного момента избегать конфронтации с враждебным ей государством.

Формулируемые в десятках книг и сотнях статей основные принципы, организующие мир идей новой оппозиции, можно синтетически свести к нескольким требованиям. Требование отказа ото лжи – яснее всего сформулированное Солженицыным и Гавелом – было, помимо моральной ценности такой позиции, способом поставить под сомнение ту идеологию и язык, которые служили для навязывания обществу официальных дефиниций окружающей действительности. Императив правды был также формой отказа признавать ту аксиологическую и познавательную монополию, которую присваивала себе власть. Далее, требование о самоорганизации должно было способствовать преодолению всеобщего огосударствления общественных связей, воссозданию гражданского общества. Каждая подлинно общественная организация, каждое доказательство солидарности трактовались как ценность сама по себе, но вместе с тем – как способ расколоть скорлупу коммунистического государства. Очередным принципом было ригористическое требование считаться с законом, уважать право. Янош Киш, стратег венгерской оппозиции, писал о «демонстративном требовании восстановить законы». Инструментами борьбы стали конституция и международное право. Право, всерьез трактуемое оппозицией, ставило власть перед альтернативой: возврат к революционной концепции прямого подчинения права политике или же декларативное признание цивилизованных норм права, тогда как на практике – их выборочное нарушение. В обоих случаях это вело к обнажению неправомочности, незаконности существующей системы власти в глазах общества.