Табу и невинность

У той идеи гражданского общества, которая завоевала популярность в Центральной и Восточной Европе, совсем немного общего с дискуссиями прошлого, с рассуждениями Локка, Фергюсона, Смита, Гегеля, Токвиля, Маркса или Грамши. Она выросла из длительной истории послевоенного сопротивления. Мы вернемся к ней через минуту. Само понятие гражданского общества появляется в языке нарождающейся оппозиции под воздействием ее контактов с западными интеллектуалами. Идея гражданского общества, по разным причинам, захватывала и чаровала как постмарксистские сообщества западных левых, так и неоконсервативные круги. И те и другие искали на Востоке ценного союзника в идейных баталиях, которые велись в их собственном мире. Левые видели в гражданском обществе пространство свободы, диалога, коммуникации. Нетрудно также найти здесь в новом облачении переодевшуюся старую тоску по общественному самоуправлению, благородную утопию об эмансипации общества, его освобождении от доминирования государства. Консервативные же мыслители обнаруживали в этом понятии инструмент для критики индивидуализма, чрезмерно – по их мнению – концентрирующего внимание на правах, свободах и возможностях выбора независимого индивида. В мечтах им видится восстановление общественной сплоченности и общественного контроля без внешнего принуждения. Идея гражданского общества была также инструментом для критики патерналистского государства, опекающего и бюрократизированного, которому противопоставляются добродетели ответственной личности и заботливо опекающего общества – последнее должно взять на себя обязанности по взаимопомощи, солидарности, заботе о ближнем.

В языке независимых кругов Центральной и Восточной Европы понятие гражданского общества служило формулированию оппозиционного отношения к власти тамошнего государства, насквозь пропитанного партийностью. Это понятие было выражением его отбрасывания, инструментом для прочерчивания резкой линии, отделяющей «нас» от «них». Требование о возвращении гражданских прав должно было служить восстановлению элементарного равенства, разъяснению жителям этой части Европы, что они лишены указанных прав; наконец, оно помогало делегитимизации власти. Размещение в центре размышлений именно понятия общества содержало в себе диагноз ситуации данного региона. При таком видении основополагающий конфликт противопоставлял друг другу не народы, классы или расы, хотя сознание ограниченного суверенитета и зависимости от Москвы было широко распространенным. Основная антитеза противополагала наши общества с их растущими гражданскими, демократическими устремлениями репрессивной системе власти и тем общественным группам, которые были в ней привилегированными.

В популярности понятия гражданского общества можно также видеть рождение новой концепции народа: политического народа, содружества всех граждан, проживающих на территории государства, а не – в соответствии с традицией, господствующей в Центральной и Восточной Европе, – народа этнического, создаваемого узами крови, традиции и веры.

Это изменение можно связывать с тем фактом, что возникавшие в 1970-е годы независимые группы и круги оставались под сильным влиянием интеллигенции с левыми и либеральными взглядами, несомненно прозападными. Оппозиция, ориентированная национально, консервативно, традиционалистски, появится на публичной площадке несколько позже.

Стратегия сопротивления

Рефлексия таких деятелей и публицистов, как Вацлав Гавел, Яцек Куронь, Адам Михник или Янош Киш, на тему гражданского общества в Центральной и Восточной Европе, формулирование ими стратегии восстановления независимой публичной жизни было результатом обдумывания оппозиционными кругами, в чем причины неудач ранее предпринимавшихся попыток свержения или реформирования «реального социализма».

Военная интервенция в Венгрии в 1956 и в Чехословакии в 1968 году доказывала, что в условиях советского господства нельзя рассчитывать ни на радикальную трансформацию, становящуюся результатом социальной революции, ни на радикальные перемены, инициированные реформистски настроенными коммунистами. Фронтальное столкновение с интересами империи было, по всеобщему суждению, обречено на неудачу. Именно поэтому после 1956 года в кругах власти, рождающейся оппозиции и со стороны Запада предпринимались различные попытки либерализации и демократизации стран советского лагеря посредством ограниченных и распределенных во времени реформ.

Стратегия, которую можно назвать «первым делом политика», сосредотачивала внимание на реформировании политической системы, на демократизации партии и института государства в соответствии с гуманистически интерпретируемым наследием социалистической мысли, в первую очередь со взглядами молодого Маркса, Грамши, Розы Люксембург. Эта стратегия исходила из предпосылки, что политика, занимая в данной системе центральное место, предопределяет и шансы на изменения в других областях. Данную модель можно отождествить с устремлениями очередных волн «ревизионизма» в рамках коммунистических партий.