Taedium phaenomeni (СИ)

      И пока Уолкер рычал, пока матерился, ругался и выл, не в силах остановить завертевшей его инерции, пока пробивал головой иллюминатор и пробкой пролетал между зажженных в сумерках эркеров да склонившихся над библиями капелланов, пока хватал ртом озимый ветер и тушил окурками слезы, на ухо его, преследуя летным рыжим ястребом, все нашептывало и нашептывало сигаретно-осеннее, корчащееся да смеющееся над удивленными китайскими старушками:

      «Бум, тупица. Сделай бум.

      Бум».

      - Может, ему стоит подключить хотя бы капельницу...?

      - Ты издеваешься, или как? Знаешь же, что за нарушение приказов мы вылетим отсюда быстрее, чем даже за воровство: и ладно бы еще просто вылететь – так не отпустят же, самих на опыты пропустят… Не делай вид, будто не знаешь! Слышал, что сказала Тви Чан? Усыпить, парализовать и изъять Невинность вкупе со всеми жизненно важными органами, пока тело еще сохраняет остаточную дееспособность. Следовательно, последним извлекается сердце, первым - мозг. Так что убирай отсюда свою чертову капельницу, для чего ты ее и в самом деле приволок, идиот?! Я же сказал, что мы не спасти его пытаемся, а убить!

      - Но он же... это же живой… экзорцист...

      - И что с того, что экзорцист? Мало мы их, что ли, повидали?

      - Немало, но… он же еще живой… и я просто не понимаю...

      - Чего еще ты не понимаешь? Господи, говори быстрее или затыкайся и не смей больше раскрывать своего тупого рта! Не видишь, что я и без тебя нервничаю?! Думаешь, раньше мне приходилось кого-то потрошить?! Вскрывать? Резать? Почему только в пару должны были назначить именно тебя?!

      - Я не понимаю... Зачем отбирать Невинность у живого экзорциста, чтобы пересадить ее кому-то другому, кто снова, как и Юу, как и все остальные до него, не покажет никаких результатов? Положительных, в смысле. Зачем все это? Оно же… странно и нелогично… Этот человек, он ведь Аллен Уолкер, верно?

      - Да откуда мне знать?! Он, не он – какая, к черту, разница?! Не знаю я никакого Уол…

      - Зато я знаю! Я о нем много раз слышал – он спас когда-то Сузи, моего приятеля с поверхности! Видишь седые волосы и шрам? Он такой один, совсем еще юный, а выглядит, будто старик – говорят, это все проклятие. О нем ведь почти все знают, кто хоть больше половины года проработал на Орден. Он стольких людей спас, скольких не спасал ни один другой черный монах, и он сильный, давно прошел критическую метку, а еще человечный и добрый, с хорошим чувством юмора, хорошим аппетитом и хорошими манерами, единственный ученик генерала Кросса, если мне не изменяет память... Что такое страшное он мог сотворить, чтобы нужно было его уничтожать?!

      Первый голос, трескающийся статикой зубной раздраженности, промолчал; звякнуло стерильное железо, зашелестела белая грубая ткань, вспрыснула в ощерившийся проколотый кислород тугая струя, скрипнула натянутая на кожу эластичная резина с запахом спиртового формальдегида.

      - Те этажи, что над нами, болтают, будто он пытался увести отсюда проект «Юу», хоть и сам я этого никак не застал...

      - Юу...? Того чокнутого пацана с бешеными глазами? Ну и что с того? Тебе-то какое до него дело?

      - Господи… Ты же сам прекрасно видел, тебе самому известно, как они издеваются над ним! Я ничего не понимаю насчет всей этой чепухи со Вторыми или Третьими, с переселением Невинности и прочих опытов, называемых у них «священными», но ведь он всего лишь мальчишка, ребенок он, черт возьми! То, что они заставляют его умирать по десятку раз на дню - это ненормально, понимаешь ты хотя бы это? То, что держат здесь же, поблизости совсем, трупы тех, из кого изымают клетки и пересаживают в этих детей - еще ненормальнее! Будь я...

      - Что? Что еще, идиот?!

      - Будь я сам посильнее, чем есть, я бы тоже попытался увести отсюда этого мальчишку, попытался бы вынуть из чанов остальных детей. Я уверен, если господин Уолкер не сотворил больше ничего, кроме этой попытки, то он ни в коем случае не заслуживает ни смерти, ни того, чтобы мы с тобой сейчас стояли над ним и продолжали все это обсуждать, думая, как бы поскорее всадить иглу! Ты же сам видишь, что он самый человечный из всех нас, и неужели за это...