Таганский Гамлет. Реконструкция легенды

Работа над спектаклем длилась больше года. В процессе репетиций текст, произносимый со сцены, составлялся из разных переводов. Буквально по фразе старались отобрать наиболее яркие, острые и современно звучащие фразы. Монолог «…Век вывихнут, век расшатался, ⁄ Распалась связь времен, ⁄ Зачем же я связать ее рожден?» — собран из четырех переводов — Морозов, Кроненберг[138], Лозинский, Пастернак. Часто просто руководствовались подстрочником. Первоначально Любимов вообще хотел ставить спектакль по подстрочнику Морозова, который был консультантом на репетициях[139]. «Внук знаменитых Морозовых-купцов, он преподавал, вел курс Шекспира в театральном институте, и его подстрочник “Гамлета” мне было интересно читать. Я даже читал книгу о Шекспире “К.Р.” — великого князя Константина Романова» — вспоминал Любимов.

Когда я составляла описание спектакля, передо мной лежал официальный сценарий театра, напечатанный на пишущей машинке по всем правилам. Однако, прослушивая аудиозапись, я обнаружила, что текст, произносимый в спектакле, значительно отличается от оригинала. Причем, артисты, играющие второстепенные роли, больше придерживались текста инсценировки, чем исполнители главных ролей. Высоцкий, стараясь сделать эту роль своею, все малозначимые слова заменял на синонимы, с жесткими согласными. Эти слова звучали более хлестко и позволяли ему больше «обжить» роль, приспособить к своей индивидуальности. Даже в стихотворном монологе «Быть или не быть» он вставлял букву «ж» между словами, получалось: «какие ж сны в том смертном сне приснятся»; вместо «надо» произносил «нужно». Если уж совсем опереться в стихе было не на что, сокращал гласные и говорил: «быть иль не быть» вместо «быть или не быть». В прозаическом тексте он переставлял слова, ставя главное ударное слово в начало фразы. Часто заменял абстрактные слова конкретными. Так, вместо фразы «В моем распоряжении больше гадостей, чем мыслей, чтобы эти гадости обдумать» в исполнении Высоцкого звучало так:… «В моей голове больше гадостей, чем мыслей, чтоб эти гадости исправить».

В итоге, в роли Высоцкого все малозначимые слова изменены и переставлены во фразах, где это не нарушало стих. А где это нарушало стих, он этот стих менял по своему усмотрению поэта.

В результате этих изменений, аудиовариант текста пьесы очень сильно отличался от сценария. К тому же в нем я обнаружила дополнительные стихотворные вставки, включая фрагмент английского текста монолога 1-го актера. Когда они были привнесены в текст, мне неизвестно, возможно, это было сделано в середине 70-х годов перед гастролями в Европу. Как бы то ни было, текст из аудиозаписи был хотя бы раз произнесен со сцены, что нельзя достоверно утверждать относительно того текста, который лежал передо мною напечатанный. Возможно, это просто был формальный вариант для утверждения в цензуре, где максимально смягчены все углы. Это тоже одно из оснований того, что Любимов возражал против съемок спектакля. Тогда бы в руках у советской цензуры был документ, подтверждающий нарушения в утвержденном варианте сценария.

Приказ об изготовлении занавеса

Об этом спектакле часто вспоминали актеры. Он окутан облаком актерских воспоминаний, которые смешав правду и вымысел, давно уже превратились в легенду. Один из главных героев этих легенд — огромный шерстяной занавес. Где бы ни находился Гамлет, занавес приходил в движение и останавливался по строгому правилу: Высоцкий всегда оставался особняком, отдельно от других.

Художник Давид Боровский вспоминал, что сперва он думал о макете к спектаклю «А зори здесь тихие» и хотел сделать аппарат-аттракцион для игры в «кошки-мышки». Одни прячутся — другие ловят. Он искал такую «среду», чтобы можно было неожиданно возникать и так же неожиданно исчезать. Вспомнил артиллерийские маскирующие сетки. Ими прикрывают батареи, чтобы сверху не было видно. По цвету похоже на паутину леса. И «кружева» для игры света отличные…[140]

Все это впоследствии и составило функциональную основу занавеса. Хотя мне казалось, что предтеча занавеса была уже в спектакле «Мать», где строй настоящих солдат из соседней войсковой части выполнял похожую функцию, формируя пространство сцены. Строй солдат был нерушим. Он отсекал, давил, окружал и кадрировал каждую сцену.

Боровский решил наполнить занавес шерстью: «Не крашеная. Цвета земли. Маскировочная сетка — это ведь как-то прямо. А вязанная из шерсти масса цвета земли… Художественней, пожалуй».[141]

Историю плетения этого огромного занавеса рассказывал Владимир Высоцкий:

«С шерстью для занавеса была целая эпопея. Это был дефицит, и понадобилась помощь премьер-министра Косыгина. Он выписал для спектакля необходимое количество шерсти. Она пошла не только на занавес, но и на свитера актеров. Мы его сплели очень остроумно: в нейлоновую рыболовную сеть проткнули разным орнаментом шерстяные нити… Использовали мы для этого наших поклонников. Сказали, если сплетете занавес, пустим вечером на спектакль. Они сплели».