Пролог к спектаклю. Высоцкий читает фрагмент стихотворения Б. Пастернака «Гамлет». Любимов проговаривает текст вместе с ним, стараясь дать ему импульс для начала роли: — Мне кажется, вот что надо делать — на вздохе: «…Авва Отче! Чашу эту мимо пронеси!» — Это должен…
Вдруг Любимов резко обрывает сам себя. Потом кричит кому-то, посылая звук далеко за сцену: — Перестаньте разговаривать! Почему у вас такая бестактность, как у лабуха у плохого?!..
Пауза. Все стихает. Опять обращаясь к Высоцкому, Любимов продолжает: — Здесь должна быть секунда, когда до того человек волнуется за себя, за товарищей, за театр. «Господи! Ну, неужели мы окажемся банкротами!» Только это смелей делай. И когда ты все время стоишь руки по швам — это неправильно. Все хорошие артисты волнуются, это не надо совершенно скрывать, тут нужно очень свободно готовиться. Это та же разминка, только психологическая, молитва перед началом. «Господи, ну неужели я сегодня плохо буду играть такую роль». Как Леонидов, говорят, гениально играл Митю, но не очень ровно: то гениально, то весьма посредственно. Так он просто с ума сходил перед тем, как идти играть Митю, как на Голгофу шел. Вот тут и есть такая исповедь, это каждому актеру свойственно, и зритель понимает, что артист волнуется — неужели сегодня будет плохая репетиция, плохой спектакль. «Господи! Дай мне возможность сыграть!»
Любимов ударяет себя кулаком в грудь, голос его прерывается. — Тогда и будет дальше: «Но продуман распорядок действий», — все запрограммировано, зритель пришел, играть надо, и определил всех партнеров своих, с кем тебе играть, — ну давайте, чтобы сегодня было все у нас налажено. «И неотвратим конец пути…»
И вот эпиграф к спектаклю нашему: «Я один, все тонет в фарисействе, жизнь прожить — не поле перейти», — вот о чем мы будем играть. Это эпиграф к спектаклю ко всему.
Ясно? Ну вот, надо делать это. Поехали.
Высоцкий начинает читать стихотворение. Однако в нем нет достаточной наполненности для начала спектакля. Любимов останавливает его после нескольких фраз, желая зарядить еще больше. — Я прошу, свободный чтоб ты был, смотри — вот, я выхожу…
Любимов режиссерски показывает, утрируя все движения. Высоцкий возражает: — Я же делаю так. — Не надо сейчас мне, Володь, говорить, я ж вижу все. — Я руки так же держал. — Ты сейчас их поднял, а все равно остался таким же. А мне хочется, чтобы ты выходил совершенно отрешенным… Поэтому, Володя, тут этюдней играй. Вот что мы делаем все — ловим, «я ловлю в далеком отголоске… — тут нужно прямое общение с залом, — …что случится на моем веку». Если перефразировать — как театр ловит, чтоб получилось, чтоб слышать, чтоб найти своего зрителя.
Тем более, ты сидишь там, как призрак, свет погасили, и ты видишь, как рассаживаются зрители…
Сзади должен гореть бордюр. Артисты тихонько вышли и сели на бордюр. Потому что публика, как всегда, будет рассаживаться еще несколько минут после начала спектакля. И потом погаснет бордюр, тогда все артисты начнут выходить…
И всех остальных артистов прошу общаться с ним, чувствовать, что вот он, — «но продуман распорядок действий, и неотвратим конец пути, я один, все тонет в фарисействе, жизнь прожить — не поле перейти… Я чувствую — играть мне». Тогда сразу будет пульс — ты должен как камертон дать всему спектаклю. И пульс твой сердечный должен быть резким…
Это очень важно, как начать, это камертон должен быть всему спектаклю. Ты сидишь, сидишь, насилу сидишь, потом вскочил и пошел…
Репетиция сцены начинается с налаживания театральной механики и света. Любимов переговаривается с осветителем по радио. Однако, не надеясь на технику, кричит прямо в рубку своим поставленным театральным голосом: —Алик, включи, пожалуйста, решетки, чтоб артисты в решетках были.
Пока осветитель налаживает свет, внимание Любимова переключается на рабочих сцены: — Вы вчера все время не доводили занавес до решеток. А? — Актеры отодвигают, — отвечают ему откуда-то из глубины сцены. — А я вам говорю, доводите до решеток!
Наконец доходит очередь и до артистов. В. Смехов выходит на свой первый выход Короля. Роль Королевы играет Алла Демидова. Они садятся на трон, который незаметно выдвигают из-под занавеса. Из зала видно, что они как бы сидят в занавесе. — Веня, нужно шаг вперед сделать, а потом садиться на занавес. Потому что когда ты садишься, занавес отъезжает назад. Ты сперва садишься, а потом тебе незаметно подставляют стул. И пожалуйста, на край решетки вставайте. Отодвинули собой занавес, а там поддержат.
Король.
Лаэрт.
Любимов обращается к исполнителю роли Лаэрта — В. Иванову: — Стойте три четверти, Иванов, как Лев Аркадьич.[144]
Иванов повторяет реплику:
Дайте разрешенье
Во Францию, государь.
Я сам оттуда прибыл для участья
В коронованье вашем, но, винюсь,
Меня опять по исполненьи долга
Влекут туда и мысли, и мечты.
С поклоном хлопочу о дозволеньи.