Таганский Гамлет. Реконструкция легенды

Ю. КАРЯКИН[155]. Исключительна музыка к спектаклю. В финале музыка полностью не использована. Надо прислушаться к тому, что говорил Аникст. Шекспир гениальнее нас. Надо разгадывать эту загадку. Гамлет открывает зло в мире. Это недостаточно еще. С гробами финал мне больше нравился. Непонятно, почему Хмельницкий в поединке. Финал выглядит вялым. Чтобы ни изобретали, есть вещи вечные.

З. СЛАВИНА[156]. Рисунки актеров все даны верно. Актеры должны уточнить. Мне больше нравился финал с гробами.

Л. ДЕЛЮСИН[157]. Я с радостью посмотрел спектакль. Сдвиг большой. И по линии актерской. Надо убрать мелочи. Финал пока вялый.

Л. КОПЕЛЕВ. Шекспир велик, но история меняется.

Ю. ЛЮБИМОВ. Сегодня был плохой прогон. Надо уточнить текст в финале. Я уверен, что поединок лучше делать условно. Я снял натуралистические смерти. Но пока видны еще швы.

Эпизод 6

Беседа с артистами после худсовета 11 ноября 1971 года

Любимов собрал артистов в зале.

— Прошу закрыть двери и сесть. Как ваше здоровье, Иванов?

— Ничего.

— А Соболев выздоровел, нет?

Заведующая труппой Г. Власова: — Нет.

— А Бортник?

— Бортник здесь, Юрий Петрович, он вышел, сейчас вернется.

— А это надо выяснить, почему так, а то в театре нельзя работать.

— Рады бы выяснить, — опять отвечает Власова, намекая на то, что это может выяснить только сам Любимов.

Любимов удовлетворен цепочка замкнулась на его решении, что и важно в театре. Он переходит к беседе с артистами:

— Значит так, товарищи. Жалко, что вчера многих из вас не было на обсуждении.

— А никто не знал, никто не сказал, — раздаются в ответ неуверенные голоса артистов.

— А почему надо говорить, вы же все взрослые. Всегда у нас открытое обсуждение. Никому не запрещается быть. Двери всегда открыты. Всегда ведь известно. Просто много интересных людей, и это всегда полезно послушать.

(Голоса из зала): — Значит, вы вещи конкретные обговорили? — Кроме Высоцкого.

Любимов: — Хорошо. Сейчас я скажу. Там говорили все разное, что тоже не плохо. Две вещи принципиально различные, которые говорились, заключаются вот в чем. Александр Абрамович Аникст, очень мною глубоко уважаемый человек, считает, что спектакль лишен стиля высокой трагедии, если так можно сформулировать. И что очень плохо еще обстоит дело со словом, где-то падает напряжение. То есть спектакль не идет, а пульсирует: то он вспыхивает, то угасает. Это понятно, потому что был адовый прогон. И конечно нельзя из квартета вынуть один инструмент и считать, что все пойдет.

Это был прогон, в котором роль Королевы срочным вводом сыграла Тая Додина. Любимов обращается к ней:

— Тае я глубоко благодарен. Тая, спасибо вам большое. Это пример, как нужно себя вести в театре. Человек взял, и чтоб не сорвалась репетиция, мужественно и очень все пристойно и прилично сделал, несмотря на адовы трудности человеческие. Она все сделала прекрасно, тактично, и позволила провести эту репетицию.

Дальше. Я всем вам рекомендую прочесть в последнем журнале «Театр» заметку о Питере Бруке и о его недавней постановке «Сон в летнюю ночь». Брук, с моей точки зрения, крупнейший режиссер современности. И всегда эталоны надо знать. Это режиссер непрерывного поиска, экспериментатор великий в театре. И это очень интересно, потому что, к сожалению, мы с вами не ездим на гастроли за границу, не варимся в мировом искусстве и не видим многое, но к нам часто приезжают и приходят в театр. Мне его эксперименты чрезвычайно близки, дороги, и я люблю театр, который делает Брук.

Почему я говорю это. Вчера были высказаны два принципиальных суждения. Одно, что Аникст ждал, что в «Гамлете» мы утвердим то, что было найдено в «Зорях», — стиль высокой трагедии. А он увидел, что этот спектакль совершенно по другому пути идет, не развивает найденное в «Зорях».

Другие товарищи, тоже мною уважаемые, и даже несколько — тут и Крымова, тут и Самойлов, тут и Можаев, тут и Копелев, — очень разные люди, наоборот, считают, что это правильный стиль. Что только так может Шекспир звучать сейчас, благодаря всему, что вас окружает — земля, доски, реальность занавеса, который являет собой и условность и безусловность всего. Он и судьба, он и какая-то неотвратимость, и сама жизнь, которая сбрасывает со счетов людей независимо ни от чего, которая говорит, что рядом с добром всегда идет зло, рядом с гуманностью всегда идет бесчеловечность, — так устроена, к сожалению, жизнь. Эти люди говорят, что стиль безусловно правильный. Правильный.

Какие же у нас задачи? Во-первых, эта пульсация, которая то вспыхивает, то угасает, — она нестерпима для трагедии в любом жанре, трагедия должна развиваться стремительно.