Таганский Гамлет. Реконструкция легенды

М. ТУРОВСКАЯ. Во всяком случае, сейчас нельзя сыграть тень отца. Вы ставите актера в условия, в которых он сыграть не может. В то же время, он же может сыграть две роли в одном спектакле.

Ю. ЛЮБИМОВ. Нет. Играл Смехов и того, и другого — два брата.

М. ТУРОВСКАЯ. Я понимаю. Но Смехов может сыграть по-другому.

Ю. ЛЮБИМОВ: Был этот вариант. Был.

М. ТУРОВСКАЯ: Ну, я не знаю.

В. ВЫСОЦКИЙ. И я сам играл. Он на папу похож был.

М. ТУРОВСКАЯ. Тоже возможный вариант. Во всяком случае, не какое-то третье лицо, которое невозможно сыграть.

Ю. ЛЮБИМОВ. С Призраком было десять вариантов.

М. ТУРОВСКАЯ. Ну вот, на этом варианте не останавливайтесь, единственное что я могу сказать. Не останавливайтесь на этом варианте. Вот полный свет — прекрасно. И тем не менее, это не получается, потому что это сыграть просто нельзя.

Физически невозможно никому. Я думаю, даже если вы сами выйдите, вы все равно не сыграете.

Ю. ЛЮБИМОВ. Я-то и не собираюсь.

М. ТУРОВСКАЯ. Ну, к примеру, я говорю.

Ю. ЛЮБИМОВ. Нет, туда-то я собираюсь.

Все смеются.

(Голос из зала): — Юрий Петрович, а что вышло, когда Смехов играл?

В. ВЫСОЦКИЙ. Сказали, что путает.

(Хор голосов): — Говорили, что он как домовой, в вывернутой шубе…

Ю. ЛЮБИМОВ (смеется). Нет, ну домовой — говорили совершенно по другим причинам. Ну что вы! Сказал Можаев, что он как домовой из Пушкина, потому что не сделан был костюм — и все.

М. ТУРОВСКАЯ. И то же самое, мне кажется, отнесите, в общем, ко всем ролям. То есть нужна какая-то контрастность. Вот, скажем, семья — Полоний, Лаэрт, Офелия. В Полонии есть своя контрастность. Он умный человек в очках, который дает разумные советы сыну, а потом приходит к королю и начинает изображать из себя шута, потому что знает, что это единственный способ уговорить короля. Вот эта мера контрастности и мера двусторонности. Мне кажется, она должна быть выше даже у Демидовой, которая играет королеву. То есть, когда в конце говорит король, что я не могу это сделать по двум причинам, — одна из них, что она обожает сына. То все то, что касается ее отношений с королем — это прекрасно сделано, великолепно, но должно быть что-то, что побеждает это все, — момент, секунда…

Ю. ЛЮБИМОВ. Любви к сыну.

М. ТУРОВСКАЯ. Да, полной любви к сыну. Когда она его не предает, и говорит, я тебя не предам никогда, — в эту секунду, мне кажется, она должна это полней сыграть, перестать быть королевой.

Ю. ЛЮБИМОВ. Это записано, записано. Правильно.

М. ТУРОВСКАЯ. Ну, в общем, это относится ко всем ролям, то есть то, что вы делаете с этим занавесом, когда с одной стороны, все опрощено до полного прозаизма, а с другой стороны, повышается до трагедии, когда он их всех сметает, мне кажется, этот принцип надо выдержать во всем.

Ю. ЛЮБИМОВ. Это хорошо сейчас.

Е. ЕВТУШЕНКО. В этом должно быть какое-то внутренне эхо — сквозь даль времен, надо всем, чтоб летало ощущение какого-то кафедрального собора в этот момент.

М. ТУРОВСКАЯ. Мне кажется, здесь Женя прав. Что касается начала, самого стиха Пастернака — мне кажется, оно не совсем получилось, в том смысле, что оно сейчас ни так и не сяк решено.

Ю. ЛЮБИМОВ. Он пел, и потом разбивали гитару на куски о камень. И тогда начинался спектакль. Но многие были очень шокированы. А я стал какой-то более покладистый, на меня надавили, и я согласился.[169]

Е. ЕВТУШЕНКО. Я видел, когда он пел, а не читал стихи. А сегодня совсем по-другому — просто вышел и прочитал стихи, очень бытово как-то.

М. ТУРОВСКАЯ. Может быть, с гитарой это было и лучше, я не знаю. А то, что относится к Бернардо и Марцеллу, происходит еще оттого, что во многих местах пьесы, мне показалось, вообще текст немножко про-борматывается, в то время как простота не снимает того, что сам текст очень прекрасный и весомый.

Ю. ЛЮБИМОВ. Сегодня было в два раза лучше в смысле проборматы-ваний. И то говорят, что проборматывается.

М. ТУРОВСКАЯ. Вот это очень жалко, потому что здесь весь текст — прекрасный. Как только он проборматывается и стирается, спектакль сразу очень теряет значение.

Ю. ЛЮБИМОВ. Он не свой еще, поэтому он проборматывается, он не опёрт на конкретность. Потому и проборматывается.

М. ТУРОВСКАЯ. Ну вот, а в остальном, мне кажется, при доводке этих основополагающих вещей… Да. И кое-где маленькие излишки, но это уже блохи, которых вы сами будете вылавливать наедине с собой.

Ю. ЛЮБИМОВ. Например?

М. ТУРОВСКАЯ. Ну вот, скажем, сцена с актерами. Действительно, очень хорошая сцена, блистательно сцена идет, как аттракцион. Где-то пережато, когда ему в третий раз подсказывают текст, — не нужно, можно с первого раза… Ну, и какие-то излишества, скажем, тот же самый петух — очень хорошо — опять-таки, немножко много. Ну, вот такие где-то, где-то, где-то.

Ю. ЛЮБИМОВ. Так он сам, его никто не просил. Его успокоить не могли.

(Голоса из зала): — Надо убивать на каждом спектакле и варить бульон. — Юрий Петрович, когда два черепа стукают череп о череп, мне кажется, не надо стукать. Не соедините, стук должен ожидаться, но не стукнуть. Неприятно.