Таганский Гамлет. Реконструкция легенды

— Это место, да. Вы играете неправильно, надо совсем исключить эту интонацию, что «я забыла, это решено», — я не хочу навязывать вам интонацию, но если тут интонация уместна, то только одна: до нее доходит, почему он так настаивал, если нафантазировать. Она вдруг поняла, что лучше ему уехать. Она не соглашалась, а он все ее убеждал и убедил, что лучше уехать. И она сказала: «Да, лучше уехать, если так». Это должно быть в сцене на кладбище — как она его оберегает, как она говорит с ним, когда в нем капельки добра, как крупицы, когда она начинает вставать за него насмерть, все время убеждаясь, что прав сын, а не этот, и поверив в вариант, что тот убийца. Поняв, что тот убийца и может сделать все что угодно во имя власти, она начинает защищать сына. И не как курица просто, а даже сознательно хитрит с ним — если фантазировать об образе.

А в Призраке еще надо взвесить и действительно, может быть, пойти в старый вариант. То есть чтоб один актер играл.

Смехов защищает свою роль Короля: — Они ж не понимают, что тут эффект, что вот в том же костюме появляется человек.

— Тут есть другой выигрыш, из-за костюма. Все то же, да не то же — и свет поэтому. Тут есть трио, и если один актер играет всех… Но надо подумать. Так сходу нельзя сообразить.

Повернувшись, Любимов опять обращается к Демидовой:

— Алла, вы поняли, да? Еще потом конкретно я вам скажу. Всех сейчас прошу очень внимательно слушать, каждое замечание должно на сцене потом быть выражено.

Ассистент Любимова читает замечания, записанные во время спектакля: — «С занавесом отдельно будем»? — «Нет, давайте, только чтоб это быстро было». — «Медленно занавес с самого начала. Занавес плохо работает в начале».

Любимов нетерпеливо прерывает:

— Нет, вы неправильно записали. Когда занавес дошел после стихотворения Пастернака, то начали его сзади поправлять, как и в финале спектакля, начали тыкать. У нас так: где не нужно, там поправляли, а где нужно поправить занавес, там не поправляли. Это все записано. В финале он хорошо, мощно пошел, а вы сразу начали поправлять и сбили все напряжение, ведь вы не понимаете, почему так кричишь: «Подождите!» Создается напряжение в зрительном зале, и каким-нибудь зевком, плевком, громкой фразой за кулисами, топотом — вы напрочь снимаете то напряжение зала, которое стоит огромных усилий актерам, находящимся на сцене. Это же очень тонкая вещь, искусство. Почему так ругаешься, иногда кричишь, и нервы на вас не выдерживают. Вы сами себе портите все.

Ассистент режиссера продолжает подсказывать замечания: — «Филатов верно проводил сцену со стражниками».

Стражники (Горацио — Л. Филатов, Марцелл — В. Семенов, Бернардо — В. Щеблыкин). Фото А. Стернина

Любимов: — Да. Дальше.

— Так. «Гамлет: “Вопреки природе своей”». — Еще. «Стражникам. Когда вы всматриваетесь вдаль, нужно еще растерянней быть и не видеть ничего». — «Бернардо и Марцелл».

Любимов: — Да. Вы все, и Горацио не очень видит, а те уж вообще ничего не видят. Потому что Гамлет чего-то бормочет сам с собой, потом вообще неожиданно сказал: «Здесь он не ответит, я пойду». Ушел. И так же нужно быть потерянней и чудней…

Тут они чуть-чуть, простите, белье менять им хотелось, чего они запомнили — он хмурил брови или смотрел? Это не надо терять, это психологически правильная штука, она снимает идиотскую оперность и дает психологическое оправдание.

Вы оба ловкие, ты пантомимист, вы — тоже ловкий красивый человек, Королев, но на вас сидит эта одежда, как на мешке. Горацио, знаете что, у вас есть хорошие джинсы? Давид где? Надо их сделать поладней просто — и все.

Володя, «вопреки природе», — Гамлет в начале говорит. «Родством я близок… — у него совершенная речь, — вопреки природе», своей природе, человеческой.

Высоцкий мгновенно откликается: — Да.

Любимов: — Слова доходят, но нужна очень яркая интонация.

Высоцкий: — Хорошо, хорошо.

Любимов: — «Все мое нутро протестует! — как человек говорит, — вопреки своей природе человеческой. Родством я близок». В Шекспире можно делать странные вещи. Он настолько емок и концентрирован во фразах своих, что можно неожиданные резкие вещи делать.

— Что-то у Смехова там, когда он начал говорить, с микрофоном произошло? — Высоцкий вспомнил этот эпизод: — А, сначала он не работал.

Любимов: — Лида, в самом начале микрофон не работал.

— Работал. Что значит, не работал! — Л. Титова ругается в своей будке на Высоцкого.

Смехов: — Не, молодец Лида, это я виноват, я его пока настроил.

Любимов успокаивает Л. Титову: — Ну не надо, тон такой. Ну, сказал чего-то, но зачем, Лида, так не надо…

Л. Титова отвечает и ему: — Ну что не надо, вы сделали замечание…

— Не надо, и сейчас нужно быть сдержанней. Это работа.

Высоцкий: — Он несколько раз повторял, Лида, поэтому я сказал, что микрофон не работает.