Таганский Гамлет. Реконструкция легенды

Александр Абрамович, действительно, мы с вами летом даже спорили, и у нас с вами будет еще какой-то разговор (если вы захотите, конечно) о Шекспире вообще. Но я рад, что до многих людей доходит еще моя полемическая задача. Всегда есть какая-то полемика. Наверное, я просто режиссером стал из-за полемики. Я где-то не мог согласиться с сужением театра, которое происходит долгие десятилетия, с выхолащиванием огромной палитры театрального древнейшего искусства, и мне захотелось попытаться что-то и свое сказать в театре — о его призвании на земле.

Есть такое прекрасное высказывание Томаса Карлейля: «Даже самое последнее поколение людей на земле будет по-своему толковать ”Гамлета“»

Если все-таки, не дай бог, атомная катастрофа закончит существование людей, — я думаю, что нет: шар наш будет еще прыгать, так мне кажется, хотя положение серьезное, и сейчас в связи с маоизмом и т. д., — то значит, эта вечная пьеса будет всегда идти, пока существует человечество. И наверное невозможно то толкование в пьесе, когда ясно все, — это одно, а получается, что любая эпоха ставит по-своему. Тут очень важно, для чего человек берет «Гамлета».

И если собрать молодую труппу этого театра, то, наверное, глаз упал бы на Филатова: он прекрасно играет Горацио. Роль средняя, слабая, это как Борис в «Грозе», а актер играет ее вполне прилично.

Но это «а ргороэ». Но он по всем пунктам нормального статута может играть Гамлета…

Мне важен Высоцкий. Хотим мы или не хотим, нравится нам Высоцкий или не нравится, — Высоцкий — это явление и личность. Люди, мне очень близкие, говорили, что им понятно, как пишут Галич, Окуджава, но им совершенно не понятно, как создает свои шедевры Высоцкий. Тут все в этом. У Высоцкого есть шедевры, как у поэта, и все признают это, в том числе наши крупнейшие поэты. У него есть уникальные песни. Он трубадур, бард и поэтому в прологе ему дается гитара. Он выходит со своим инструментом, играет и поет песню, свою, но на должном уровне, если он сможет заменить Пастернака, я вам преподнесу ее.

Все говорят: «Опять они хулиганят; что у Высоцкого Гамлет — Хам-лет». Но мы и не закрываем на это глаза. Вот он отпел, вот пошла сама жизнь, эпическое начало ее вечное, с этим мычанием: «м-м-м…». И люди прислушиваются.

Я никогда, как любят некоторые товарищи говорить, не держу фигу в кармане, — не держу потому, что в таком случае с фигой в кармане и останешься. Я всегда стараюсь спектакль сделать ясным и зримо ощутимым.

Я очень внимательно слушал и продумывал ваши замечания. Я согласен, что продумать замечание о финале. Поверьте, что у нас было несколько художественных советов, очень серьезных, где мы все обсуждали.

В отношении закономерности повтора: вокруг этого идет много споров и их нельзя сбрасывать со счета. Только один гений «Гамлета» может ставить такой вопрос.

А как же расценивать, когда очень многие студенты говорят: «Да идите вы в болото со своим “Гамлетом”, мы все сами Гамлеты». Об этом говорит не только шпана фрондерская, но и молодые физики, ученые и др. Ведь со времен Шекспира прошло 400 лет, прошло огромное время, введено высшее образование, у нас, как ни в одной другой стране, большинство людей заканчивают высшее образование, их миллионы. И это заставляет думать о многом.

Клавдий — правитель хитрый, и это в подтексте есть. Он говорит: «Что я делаю? Я сижу и ничего не делаю».

Может быть, Смехов еще недобирает чего-то, но я должен сказать, что Смехов как актер растет, и разработка характера здесь явно намечается. Он движется вперед.

У вас сложилось впечатление, что этот король не решает вопрос, когда говорит, что «распалась власть…». Я бы не сказал.

Александр Сергеевич написал монолог Бориса Годунова, и этот монолог выражает основное: «И все тошнит, и голова кружится, и мальчики кровавые в глазах».

Александр Сергеевич не скрывает, что он это написал из образа Клавдия, и поэтому важно, чтобы Клавдий проходил серьезно.

Он чувствует, что это два антипода, и пока жив Гамлет — ему не жить. Для этого и ставится, а не для каких-то аллюзий.

Очень часто и вы тоже отстаете. Эпоха, когда зритель ловил фразу-двусмысленность, прошла. Сейчас так называемые неуправляемые подтексты прошли. Было время, когда зал взрывался от какой-нибудь фразы. Я недаром в проходе простаиваю — у меня очень чуткое ухо, я вижу, как зритель реагирует. Если есть впечатление, что это куда-то бросается в зал, это неправильно. На это я обращу внимание… Но в том, что кардинальные вопросы пьесы решают все, — это принципиальное решение. Но мне это не нужно, мне нужно, чтоб это король решал. Он говорит не так, как Гамлет, он говорит местечково, «имея трон свой». И Гильденстерн, и Розенкранц тоже это говорят.

Этот замысел сделан с самого начала.

Дальше были монологи Гамлета. Вы говорили, что сразу у Гамлета недостаточно силен его первый монолог. У него сильнейшее разочарование с первого монолога, после тронной речи («Еще и башмаков не износила»).