Таганский Гамлет. Реконструкция легенды

В отношении финала: может быть, это еще не дошло до вас и вам кажется, что эти могильщики просто сплетничают, и что за ними нет олицетворения народа. А нам кажется, что это не так. В них есть большая здравость и сила народа. Один все еще рыпается и говорит, что вот, даже помереть спокойно не дают, а другой смирился. Ему до всего, как до лампочки. Он знай свое дело — роет могилу.

Финал сделан в таком духе, что эти могильщики показаны как работяги, любители выпить, как везде могильщики, может быть, даже алкоголики. Но все же в конце один из них говорит: «Слушай, а верно ли, что этот принц беседовал с народом?» А вспомните, как в хронике Гитлера дамочки-истерички готовы были все на клочки разорвать, и понадобился гений Чаплина, чтобы все это высмеять.

Но здесь метафора сметает всю эту дребедень — начинает мощно идти занавес: «м-м-м» — и здесь сделано сознательно, что вначале аплодисменты, а потом опять довесок и актеры говорят. Так это было задумано.

Что касается исполнения роли Полония, то актер давно хотел эту роль сыграть и, мне кажется, играет он ее неплохо. Может быть, здесь есть какой-то перебор, потому что как только он почувствовал, что в зале публика, он сразу загарцевал и заиграл, за что на следующий день он получил от меня нагоняй.

Высмеивая некоторые традиционные и выспренние вещи, я поставил в очень трудное положение наших актеров. Как только они начинают чуть-чуть наигрывать темперамент, они сразу попадают в ту труппу, и начинается полное смешение. Кстати, этим грешила и Демидова — излишним заламыванием рук, хотя она знаменитая звезда и дает интервью.

Смерть Лаэрта можно подтянуть, но он, по-моему, играет хорошо.

Апарты в зал не нужны.

А на остальные вопросы я ответил.

Вокруг финала много разговоров. Разные люди считают по-разному. Очень хороший поэт Слуцкий говорит, что его финал шокирует, а писатель Васильев (автор «А зори здесь тихие…») ждал меня полчаса ради того, чтобы сказать, как прекрасен финал. А он вроде нормальный, спокойный человек, обходительный, прислушивающийся…

Иногда финал мне самому не нравится, и я думаю: может быть, попробовать без него сыграть…

Я, кажется, на все вопросы ответил.

А финал — из Шекспира. Лексика там шекспировская, Шекспир поха-бель любит. У него все время неприличности и хамство. А насчет «курвы» и т. д. — это у Шекспира сплошь.

О праве на такие вещи — я сказал знаменитую цитату англичанина, — раз; Брехт сказал: «Если ты можешь вложить что-то свое в Шекспира, — обязательно вложи». И он делал это.

А почему мы не возмущаемся, когда Вахтангов в «Турандот» Гоцци просто вводит и оставляет заявление, которое не выполняется, — что текст масок должен меняться все время и оставаться злободневным и острым. У Шекспира весьма часто — Александр Абрамович не даст мне соврать — есть разъяснение: «Шуты десять минут забавляют публику». У Пастернака — семь редакций. «Век вывихнут» — это из подстрочника. Если буквально переводить, это будет так: «Из суставов век вывихнут, расшатался, выбит, как кость из суставов».

Б. ПОКАРЖЕВСКИЙ. Я скажу несколько слов, хотя М. М. Мирингоф высказал точку зрения главка и, по сути дела, он высказал и мою точку зрения. Эту точку зрения поддержали товарищи — из одного министерства и из другого.

Что хотелось бы в заключение сказать, — то, что мы действительно имеем дело с интересным, ярким явлением искусства, что заставляет нас и подумать, и поразмыслить. Здесь проявляется еще раз твердый почерк, твердое лицо крупного художника Юрия Петровича Любимова.

Когда мы обсуждали этот спектакль, я тоже высказал такую мысль, что нам пришлось видеть за свою жизнь довольно много постановок «Гамлета» в разных режиссерских трактовках, в разном актерском исполнении. Я не говорю о московских постановках: о вахтанговской постановке, об охлопковской постановке и зарубежных постановках. Потрясающее впечатление на меня произвела постановка, которую сюда привезли англичане с Джоном Гилтом. Я эту постановку видел в мемориальном Шекспировском театре в Стратфорде. Актерское исполнение и вся эта постановка оставили во мне неизгладимое впечатление, как своей трактовкой, так и таким раскрытием и характеристикой образов.

И, конечно, где-то вначале я трудно воспринимал Высоцкого, особенно в прологе. Здесь мне Высоцкий не показался Гамлетом, здесь передо мной был Высоцкий с его песенками. И привыкнуть мне к этому куску пьесы было трудно, да, пожалуй, я и не привык. Я здесь настоящего Гамлета не видел. Но дальше, после пролога, я не только свыкся с Гамлетом в исполнении Высоцкого, но я понял этого Гамлета, я поверил этому Гамлету. Так что дальше Высоцкий в основном хорошо доносит до зрителей мысли своего героя. Но я обратил внимание на слова Александра Абрамовича, что где-то наступает такой момент затяжки. Не то, что скуки, скуки в этом спектакле нет, но есть какой-то момент затяжки, который чувствует зритель, и который мешает.