Я, ошалевшая (Господи, он же был такой молодой, мой ровесник!), только успела сказать дежурное:
– Мои соболезнования. Вы были хорошими друзьями, мне будет не хватать вас по утрам. А он чем-то болел?
– Ноу!
– А сколько ему было лет!?
– Фифти фо… – донес ветер, который улетел сушить скупые мужские слезы.
– Пятьдесят четыре! – перевела я и вздохнула, – Эх, парень-парень…
В тот же вечер дом Питера наполнился радостным смехом, веселыми детскими голосами. Здесь поселились тайцы.
Вы знаете, меня так потрясла эта неожиданная нелепая смерть, что я не поверила Бергу. Ведь, когда они первый раз поссорились, он тоже крутил у виска, однако, как показала жизнь, Питер вовсе не подвинулся рассудком. Какая-то надежда у меня теплилась.
Я реально хотела постучать кулаком в дверь (сильно-сильно, до боли!) и глаза в глаза спросить у тайцев этих: куда, блядь, они дели нашего Питера? Беззлобного начитанного друга.
И вот, проходя мимо ожившего дома, в котором, оказывается, был проведен свет и даже имелись электрические лампочки повсеместно, я нечаянно лицом к лицу встретилась с питовой экс-женой.
– Хэллоу! А Питер дома?
– Гуд ивнин! Ноу!
Оказалось, отлично говорит на английском. Брак не прошел даром, деточка, подумала я. А вслух произнесла:
– Он обещал мне дать новую книгу.
– Питер умер. Здесь больше нет его вещей. – И крикнула тайцу: – Нансы кон питер ю тинай ка (дорогой, а где ж петькины книги)?
И этот муж вышел к нам за ограду и показал рукой в сторону помойки.
И дети выбежали. Их было несколько настоящих тайцев: лет двенадцати, девяти и пятилетний мальчик. Еще один – совсем малой – ползал в ограде.
Какого из них тайская жена воспроизвела на свет в промежуток жизни с Питером, мы можем только гадать…
Что я поняла: вот это была настоящая семья. Тайское дружное семейство. С детьми, с домом, со своим скарбом. А Питер для них – так, нелепая ошибка европейской природы. Которую вовремя удалось исправить. Кому и как? – уж это нам неведомо. Чужая семья – потемки, даже если в доме, принадлежавшем Питеру, теперь и в сумерках светло, как днем.
Малолетка
Поначалу эта пара больше напоминали нам папу с дочкой-малолеткой. Бруно был явно старше меня (но младше Саши). При мысли о возрасте Ди у меня до сих пор сжимается сердце.
Ростиком метр сорок максимум. Наверное, я была такою, когда верзилой-шестилеткой пошла в первый класс.
У нас было мало общего. Мы из России, они – нет. У нас бассейн, у них – уличный мини-фонтанчик. У нас машина, у них я ни разу не видела никакого транспорта. Для меня всегда была загадка, как они добывают себе еду? Наш поселок находился в Банг Саре, в ста метрах за Сукхумвитом, и за два с лишним года соседства я ни разу не видела их идущими с продуктовым набором в руках.
Что меж нами было схожего: у нас в собственности были абсолютно одинаковые дома, один в один. И еще: каждый вечер по прохладе мы любили нарезать круги по нашему очень небольшому поселку (длина окружности 300 метров).
Чаще всего мы шли навстречу друг другу, учтиво раскланивались и приветствовали встречных на английском. Мы не решались заговорить первыми: в такую глушь эти двое явно уехали неспроста.
Когда мы с Сашей осмелились обсудить эту запрещенную во всех странах тему, то оба прикинули, что мужчине около шестидесяти, а девочке… Я бы навскидку дала лет двенадцать. Килограмм тридцать живого веса было в этой тайке вместе с калошами. Вторичных половых признаков – то есть груди – не наблюдалось вообще! Даже нулевкой не пахло.
Я много слышала про педофилию в Таиланде, видела много неравных пар в Паттайе, этого никто не скрывает, но такого возрастного разброса…
Каждый раз, проходя мимо, мы слышали, как девочка говорила тоненьким детским голоском на прекрасном английском. Это еще больше сбивало с толку. Если она из хорошей семьи, в которой ей дали образование, то что делает здесь, в тайской глуши, с мужчиной, который ей не в отцы – в дедушки годится?
А если языку она выучилась у своего спутника, то, значит, они вместе уже не один год. И от этого становилось еще страшнее. Значит, ребенок живет с дяденькой из Европы лет с десяти? Так, что ли?
Мы даже и не думали заводить разговор первыми. Слишком щекотливая ситуация. Вполне вероятно, даже подсудная. Да и не наше это дело, в конце концов. По крайней мере, нам двоим (между прочим, очень взрослым людям) было очевидно: ни о каком насилии или ограничении волеизъявления речь не идет. Он бережно держал ее за крохотную темнокожую ручку, словно боялся отпустить свое сокровище. После прогулки они подолгу – до самой поздней ночи – сидели за уличным столиком у себя в ограде и без умолку говорили друг с другом. Мне кажется, мужчина чурался кого бы то ни было только потому, что его постоянно мучил ужас ее потерять – однажды придут и отнимут.