Тайфун

«В таком случае можно забыть о том, чтобы снова ее найти», — подумал Ванн. Большинство игр в кошки-мышки начинается стремительным прыжком и им же заканчивается. В данном случае этого не произошло. Почему? Ванн пристально посмотрел на Стэдмена.

— Бам-Бам, с какой скоростью двигалась цель номер пять перед тем, как исчезнуть?

— Около двадцати узлов.

Столкновение с подводной ледяной глыбой на вдвое меньшей скорости обрекло бы «Портленд» на гибель, однако Ванн не сомневался, что его противнику удалось уцелеть. Он ранен, прихрамывает. Но жив.

— Как близко успели подойти наши «рыбки» до того, как потеряли контакт?

— Боеголовки уже активизировались. Дистанция до цели была меньше тысячи ярдов.

— Торпеды шли со скоростью тысяча триста ярдов в минуту. Так вот, кажется, с математикой у меня все в порядке. Если бы мы выпустили торпеды на две минуты раньше, обе они попали бы в цель. — Ванн повернулся к Стэдмену. — Старший помощник, как долго мы обсуждали приказ? Одну минуту? Пять? Если вы не можете ответить точно, сверимся с судовым журналом.

— По-моему, пару минут. А что?

Ванн поднял оттопыренные указательный и средний пальцы.

— Две… минуты… потраченные… впустую. Разница между успехом и неудачей. — У него побагровел затылок. — Мы только что дали боевой залп по русской подлодке. Если об этом узнает начальство в Москве, оно расценит случившееся как начало военных действий. И все потому, что вы устроили дебаты по поводу того, как русские могут к этому отнестись. Нужно ли напомнить вам, что это может означать?

— Командир, пятнадцать минут назад этот «Тайфун» понятия не имел о нашем присутствии. Ничто не мешало нам следить за ним.

— У нас был приказ остановить его. А не преследовать.

— Нет, сэр. В приказе было сказано задержать русскую подлодку и не дать ей прибыть на Тихий океан до десятого августа. Нам предписывалось использовать разумные меры. Сэр, потопление российской стратегической ракетоносной подлодки нельзя назвать разумной мерой.

— На подводных лодках единственной неразумной вещью считается неудача. — Ванн повернулся к помощнику спиной. — Акустик, говорит центральный пост. Я собираюсь обойти вокруг зоны взрывов. Существуют ли причины, которые могут помешать вам восстановить контакт с целью номер пять?

«Да. Русские уже могут быть на полпути к Северному полюсу, твою мать!» — мысленно выругался Бам-Бам. Но вслух он произнес:

— Для того чтобы обнаружить русскую подлодку среди ледяного месива, командир, мы должны будем приблизиться к ней меньше, чем на десять тысяч ярдов.

— До какой глубины простирается слой пресной воды?

— Кривая солености обрывается на двухстах футах.

— В таком случае мы останемся у поверхности, где русские нас не услышат, и будем удить «Тайфун» на глубине на «толстую леску». Если он жив, мы его найдем. Если мертв, установим, где он затонул.

— Слушаюсь.

На самом деле Шрамм был совсем не уверен в этом. «Толстая леска», буксируемая матричная антенна «ТБ-16», представляла собой мощный шумопеленгатор, который можно было опускать на глубину на тросе длиной в полмили. Но проблема была не в том, чтобы что-нибудь услышать. Океан полон звуков. Гораздо сложнее определить, откуда исходят обнаруженные звуки.

Взглянув на Стэдмена, Ванн сказал:

— Старпом, позовите сюда Чоупера. Он, конечно, кретин, но, по крайней мере, он умеет не раскрывать рот без надобности.

— Сэр, русская «ядерная дубинка» может ждать нас в засаде. Мы только что выстрелили по ней, и, вероятно, русскому командиру захочется ответить на нашу любезность.

— Повторяю еще раз: вы свободны. Покиньте центральный пост.

«Байкал».

Марков оставил Грачева в ракетном отсеке, а сам, пройдя через кормовой люк в главный машинный пост, вместо того, чтобы вернуться в центральный пост, прошел по коридору вдоль правого борта и поднялся по трапу на среднюю палубу. Там он по притихшему коридору направился к себе в каюту. Сейчас горели только лампы аварийного освещения, и в их тусклом красноватом свете было слишком легко представить себе пенящиеся стены зеленой воды, врывающиеся в разломанный корпус «Байкала», похожий на винтовочные выстрелы треск лопающихся переборок, неистовые крики умирающих. Или, что хуже, потрясенное молчание тех, кто еще жив, уходящих вместе с искореженным корпусом в пучину.

Марков подошел к двери каюты. «Когда на борт успели загрузить ракеты? И сколько их?» Должно быть, это произошло тогда, когда их с Грачевым вызвали в Москву на встречу с Федоренко. «Ракеты с боеголовками?» Под носовым обтекателем каждой «РСМ-52» может гнездиться до десяти термоядерных бомб, а может, и ни одной. На борту его корабля может находиться до двухсот ядерных зарядов. Сколько их точно, знают только в Москве, но там, несомненно, не посчитали нужным сообщить об этом командиру.