Тайна семи звезд

Епископ Никон предупреждает русских монахов, что если они не подчинятся решению Константинопольского Патриарха и Синода, «то греки отнимут у русских и монастыри, обвинив их в ереси».

В заключение своего послания епископ указывает на то, что обе стороны «внесли уже много страстного в свою полемику: одни, как слышно, дерзали попирать ногами записочки с святейшим именем Господа Иисуса Христа, другие называли еретиком даже архиепископа. И те и другие подлежат строгой епитимии: споры произошли лишь от разного понимания выражений в книге схимонаха Илариона, а это еще не ересь».

Послание епископа Никона носило примирительный характер: епископ предлагал признать спор об имяславии недоразумением, причиной которого стало «разное понимание» учения Илариона имяславцами и их противниками. Однако афонские имяславцы смотрели на дело по-иному. В своем ответе епископу Никону они указали на то, что книга «На горах Кавказа» отнюдь не являлась причиной спора; главная причина — напечатанные в «Русском иноке» статьи архиепископа Антония, в которых проводится мысль о том, что имя Божие не есть Бог. В своем письме епископу Никону афонцы жалуются на информационную блокаду, которой окружен в России вопрос о почитании имени Божия: газеты и журналы печатают только статьи противников имяславия и отказываются публиковать материалы в его защиту.

Архиепископ Антоний (Храповицкий) продолжает активно бороться против имяславия. Он посылает на Афон письма, в которых называет имяславцев «озорниками» и выражает скорбь по поводу усиления «ереси, точнее шайки сумасшедших, предводимых честолюбивым гусаром». Он призывает «привести три роты солдат и заковать нахалов», а «Булатовичей всех прогонять и лишать монашества».

Российская государственная власть также активно противодействовала имяславцам. В феврале по приказу российского консула в Константинополе началась блокада имяславцев Андреевского скита, продолжавшаяся в течение пяти месяцев: им перестали доставлять почту, продовольствие, денежные переводы. Изгнанный из Андреевского скита игумен Иероним поселился в столице Афона и «озаботился прежде всего о том, чтобы обширная корреспонденция скита не перешла в руки мятежников, насильственно завладевших властью, и просил Высшее русское правительство приостановить доставку на Афон в Свято-Андреевский скит писем, пакетов и посылок всякого рода, временно».

В марте на Афон по поручению российского посла в Константинополе прибыл действительный статский советник Мансуров, которому предстояло выяснить возможность установления над русскими монастырями на Афоне управления из России. Он посетил Андреевский скит, где его как царского посланника встретили колокольным звоном. Братия монастыря жаловалась на блокаду; Мансуров пообещал походатайствовать перед послом о смягчении режима. Монахи пытались втянуть Мансурова в богословский спор, но он отказался, сославшись на то, что он не богослов.

Вернувшись в Россию в начале апреля, он сделал подробный отчет о своей поездке на Афон министру иностранных дел Сазонову и обер-прокурору Синода Саблеру «Религиозное движение ко времени моего прибытия на Афон достигло высшей точки возбуждения. Люди ходили как бы в тумане, ведя беспрерывные споры об имени Божием», — писал Мансуров. По его мнению, «принятие каких-либо репрессивных мер в отношении русских монахов на Афоне было бы далеко не безопасно», поскольку «религиозное движение по вопросу об имени Божием связано с воззрениями Иоанна Кронштадтского». Мансуров также отметил, что «рознь между монахами наблюдается не только в Андреевском скиту, но и во всех русских монастырях на Святой Горе».

Отчет Мансурова на имя министра иностранных дел Сазонова был представлен последним на «высочайшее благо воззрение». Государь Император Николай Александрович, просмотрев отчет, подчеркнул в нем следующую фразу: «Государственная власть, которая неосторожно задела бы эти два дорогие для народа имени, вступила бы на очень опасный путь» (имелись в виду имена Святой Горы Афон, где происходила смута, и отца Иоанна Кронштадтского).

Об этой «высочайшей отметке» Сазонов сообщил обер-прокурору Саблеру, однако Саблер до членов Синода позицию Государя не довел.

В начале мая в Пантелеимоновом монастыре — крупнейшей русской обители Афона — прошли два монашеских собора. На первом из них зачитывалось имяславское исповедание веры, под которым подписывались монахи. Руководил всем монах Ириней (Цуриков). На втором собрании пытались читать отзыв на учение имяславцев, составленный греческим и богословами из академии на острове Халки. Однако Ириней прервал чтеца словами:

— Слышите, братия! В Халке! Что такое Халка, мы не знаем! Покажите из святых отцов, а Халки мы не признаем.

Поднялся шум. Гостивший в то время в монастыре преподаватель Московской духовной академии иеромонах Пантелеимон (Успенский) попросил слова и начал доказывать, что существо Божие нужно отличать от имени Божия и что имя Божие не может быть названо Богом. Выступление ученого иеромонаха вызвало еще большее возмущение.