А на ноги она надевала особые сапожки, чтобы казаться выше. Порой ей приходилось щеголять в металлических устройствах дома, чтобы привыкнуть, сраститься с ними и чтобы потом на сцене не навернуться будто ходулист-неумеха. Да, эти устройства походили на ходули, только имели костный остов, в точности совпадающий с костным остовом ступни и лодыжки. На них натягивали искусственную кожу, и ножка получалась — от настоящей не отличить. Ведь Зои случалось демонстрировать голые ступни для всяческих эзотерических фокусов. Теперь я знал секрет ее меняющегося роста. На сцене она была высокой и тонкой, а за рулем «Форда» — маленькой, как подросток, потом она вдруг вырастала, точно Алиса, откусившая с одной из сторон шляпки волшебного гриба.
А я было поверил, что она тоже калека.
Далее следовал зал, где находились пациенты с вживленными стальными протезами. Некоторые протезы были механическими, некоторые имели небольшие аккумуляторы и управлялись невидимыми рычагами.
Месье Иноземцев был столь любезен, что попросил некоторых продемонстрировать работу его творений. Однорукий надевал на себя причудливое стальное устройство с тонкими проводами, шестеренками, лебедками и магнитами — оно походило на рюкзак и крепилось к плечам со спины. Стальную руку насаживали на культю, провода протягивали к здоровой ладони. И пациент мог управлять механической конечностью, воздействуя на определенные рычаги — с легкостью сжимал искусственные пальцы и разжимал их, сгибал локоть, запястье. Облаченного в пиджак, с перчатками на ладонях, бывшего увечного было не узнать — нипочем не догадаешься, что вторая его рука из стали.
Но более всего меня поразили те, чьи механические протезы проводами соединялись с головой. Таких было трое, и все они пребывали в беспамятстве. Доктор не стал объяснять, каким образом он соединил мозг и протезы, видимо, у него не очень это получилось.
Среди несчастных оказалась и та самая горничная, которую он тогда утянул в зеркало. Красивая девушка, может, испанка, может, мексиканка, с копной черных кудрей, собранных сейчас под белую косынку, не имела двух голеней. Иноземцев сказал — жертва сенокоса. В пятилетнем возрасте одну конечность отрубили напрочь, вторую пришлось ампутировать из-за быстро распространяющейся гангрены — коса задела берцовую кость. Меж ними уговор — либо доктор ищет, как обойтись без трансплантации, ибо девушка до безумия суеверна, не желает и слышать о живом донорстве, либо позволяет совершить то, от чего он ее тщательно пытается уговорить, — самоубийство.
Быть может, тому виной препарат, который мне вводили перед прогулкой, быть может, я еще не растерял способности приходить в удивление, но после встречи с троицей последних пациентов я долго страдал кошмарами. Просыпался в поту. Казалось, голова моя опутана проводами, что Иноземцев превратил меня в автоматона и я останусь в его подвале навечно. Иногда мне чудились ожившие куклы, они скреблись за прямоугольниками зеркал. Было страшно представить, что они вдруг потеряли управление, сошли с ума, убили их Творца и стучатся ныне ко мне, чтобы тоже прикончить.
Однажды после щелчка репродуктора, вместо знакомого покашливания, с которого Иноземцев начинал беседу, я услышал голос Элен.
— Герши, у меня минута. Слушай внимательно. Сегодня в полночь зеркальная дверь будет открыта. Перед тобой окажется коридор. Поверни налево, в десяти шагах узкий лаз. Эта обычная подвальная отдушина, прикрытая решетчатой дверцей. Ключ от нее ищи в супнице, что принесут тебе на обед. Будь осторожен. Его следует незаметно вынуть и спрятать так, чтобы наш дорогой доктор не заподозрил чего. Ты сейчас находишься в левом крыле дома. Лаз ведет в сектор «март», совсем недавно он был «февралем». Беги прямо, стеклянная дверь тоже будет открыта. Через каменную стену перелезть тебе не составит труда. Все. Отключаюсь.
Я остался неподвижным. Открыл глаза и, пока говорила Элен, сверлил взглядом потолок. Нарастало волнение. Мои глаза забегали по потолку точно обезумевшие, следом вдруг нечем стало дышать, я резко поднялся и сел на своей неизменной кушетке.
Свобода!
Зачем?
Не знаю — зачем. Но нужно. Хочу!
Сердце вдруг затрепетало при мысли, что неплохо было бы просто прогуляться. Мне в конце концов надоел этот затхлый аммиачный воздух, вечный неуютный холод, который, как продолжал считать Иноземцев, способствует правильной работе мозга. Сам он давно заработал бы в этом склепе воспаление легких. И кроме того, разве не добился он своего — не лишил меня счастья обладать мечтой. Пусть даже немного корявенькой.
Порой я дивился холодности своего мыслепроцесса. И задавался вопросом, а не провел ли тишком доктор задуманную операцию, не сотворил ли из меня куклу, подобную тем, что гуляли в секторах его «оранжереи», стригли его померанцы и собирали искусственный снег, чтобы потом из него сотворить для таких же кукол, как я, новую кожу? Нет? Я дернул рукой к виску, стал щупать свою голову в поисках проводов и шрамов.