К тому же жизнь неизбежно разводит людей, когда они меняются. Как выносить воодушевленного, темпераментного Пикассо с его прожектерством, страстью к путешествиям, совместным обязательствам, а главное – с его принадлежностью к коммунистической партии? Как приспособиться к перепадам настроений Доры, к ее обидчивости, педантизму, гордыне и мистическим навязчивым идеям? Становясь старше, мы делаемся более требовательными. Она мучила его Богом, он выводил ее из себя своей приверженностью компартии. «Я естественным образом вернулась к религии своего детства, – рассказывала она по телефону историку искусств Виктории Комбалии. – Мне больше не о чем было говорить с левыми сюрреалистами» [89]
. Даже с ее другом Полем Элюаром.В следующем году поэт, который был неспособен жить один, встретил в Мексике молодую женщину. Оба они были соратниками по борьбе, членами коммунистической партии. Вполне возможно, что именно компартия направила к нему Доминик, чтобы дать выход его сексуальности, которая шокировала товарищей.
Поль и Доминик Элюар расписались в июне 1951 года в крошечном помещении мэрии Сен-Тропе. Свидетелями у них были Пабло Пикассо и Франсуаза Жило, а единственными приглашенными гостями – Роланд Пенроуз и Ли Миллер, которые фотографировали церемонию [90]
. Дора туда не ездила, она больше не была частью пейзажа.В окружении Элюара никто по-настоящему не оценил эту новую жену. В частности, она не выносила Пикассо, который, в свою очередь, находил ее нестерпимой и властной.
Но Дора, скорее всего, никогда с ней не встречалась. Судя по адресной книге, она даже не знала, что супруги переехали. В январе 1951 года она переписала два телефонных номера Элюара, словно просто на память. Так хранят письмо, фотографию, сувенир. Ни один из этих двух номеров больше не имел к нему никакого отношения. Поэт и его новая жена уже несколько месяцев как покинули квартиру на улице де ла Шапель. Они поселились в небольшом тихом здании в Шарантон-ле-Пон, прихватив с собой три картины, подписанные Дорой Маар и принадлежавшие Элюару: будильник, написанный во время войны, и два натюрморта, созданных после Освобождения.
Он, должно быть, часто думал о ней, задавался вопросом, что происходит с ней, «живой и трогательной», но больше не звонил и не писал.
Элюар недолго прожил в Шарантон-ле-Пон. В ноябре 1952 года, сраженный сердечным приступом, он умер в возрасте пятидесяти семи лет в маленькой комнатке, окна которой выходили на Венсенский лес. Так же, как на бракосочетании в мэрии, Доры не было на его похоронах на кладбище Пер-Лашез. Или, может быть, она, одинокая и потерянная, осталась незамеченной в толпе на грандиозных похоронах, организованных коммунистической партией в разгар холодной войны. На архивных снимках на трибуне мы видим только Пикассо, искренне удрученного, вместе с Кокто, Арагоном и Эльзой, коммунистами Жаком Дюкло и Марселем Кашеном, а также вдовой поэта, которую, кажется, никто не торопится утешать. Холодно, серо, грустно. Они далеко, каникулы в Мужене… Как же они далеко, вечерние посиделки с картами в беседке, пикники на пляже Гаруб, солнце, бьющее сквозь шторы, бешеное веселье, любовь…
Потребовалось довольно много усилий, чтобы установить личность этого Дюбуа: по указанному адресу в моем толстом справочнике за 1952 год такой человек не значился… Попробуйте сами найти в справочнике некоего Дюбуа, не зная его имени! Если бы мне пришло в голову посмотреть именной указатель в биографиях Пикассо или Кокто, я нашла бы его очень быстро. Но случается, что идти извилистым путем интереснее.