Тайна записной книжки Доры Маар. Дневник любовницы Пабло Пикассо

Ознакомившись с другими справочниками, хранящимися на микрофишах в Музее почты и телекоммуникаций, я в конечном итоге вышла на Дюбуа. Его телефонный номер ЖАС 4642 совпал с другим абонентом по тому же адресу: Л. Сабле! Значит, Дюбуа жил у Сабле. В то время абонентами обычно были мужчины, значит, инициал Л. должен был обозначать Луи, Люсьена или Леона. Это был Люсьен. Люсьен Сабле, журналист, коллекционер, любитель искусства, друг Кокто, Мориака, Жида… Так, шаг за шагом, на пути Доры появился мой Дюбуа, о котором, в частности, упоминал Франсуа Мориак: «Сабле, который впервые видел Жида, нервно бормотал, Дюбуа суетился» [91]. Как ни странно, этот «суетливый» человек не был художником: Андре-Луи Дюбуа занимал должность заместителя директора Службы безопасности, префекта полиции Бордо, префекта Сены-и-Марны, Ла Мозели, затем был генерал-резидентом в Марокко. Одним из его славных деяний стало то, что в 1944 году ему удалось предотвратить депортацию Жана Жене. «Месье Дюбуа был таким шикарным, и я буду рад, если он узнает от вас, что я безраздельно ему благодарен» [92], – писал тот. Франсуаза Жиру, которая знала его после войны, была благодарна ему за то, что он избавил Париж от клаксонов: «Это был эксцентричный префект… Он ввел знаменитую меру, когда в течение часа в Париже было запрещено гудеть в клаксоны, за что ему можно было бы памятник поставить. Поговаривали, что он гомосексуалист. Я об этом ничего не знала, но сочла удачным решение правительства поручить такую заметную должность человеку с сомнительными связями, уязвимому к шантажу» [93]. Имя этого необычного высокопоставленного чиновника, сопровождаемое все теми же слухами, фигурировало в письме, которое Франсуа Миттеран, тогдашний министр внутренних дел, направил председателю Совета министров Пьеру Мендес-Франсу с рекомендацией назначить его на пост генерал-губернатора Алжира: «Мы не станем обсуждать всевозможные предположения о его личной жизни, так как его достойное поведение не позволяет полагать, что подобные сведения нуждаются в разъяснении. На всех должностях, которые он занимал, месье Дюбуа никогда не давал повода для критики». Однако Мендес-Франс предпочел ему Сустеля.

Но как имя этого Дюбуа, высокопоставленного чиновника, оказалось в записной книжке Доры? К счастью, ему хватило тщеславия рассказать о своей жизни [94]: это история удивительного путешествия из Алжира, где он родился в семье переселенцев, в прекрасные парижские кварталы. Высокопоставленный полицейский по воле случая, светский человек по своим взглядам и любознательности, в силу увлечения искусством друг самых ярких художников того времени: Кокто, Жида, Мориака, Шанель, Пуленка, Камю… Меня заинтриговал этот Дюбуа. Я даже забыла про записную книжку.

К счастью, он сам позаботился о том, чтобы вернуть меня к Доре. В своих мемуарах он рассказал о ежедневных визитах к Пикассо в годы оккупации. Это было сродни ритуалу и происходило обычно около 11 часов утра. Часто он оставался обедать, с Дорой Маар и остальными. Надо сказать, что у него была масса свободного времени: он был первым префектом Бордо, уволенным Виши за то, что выдавал слишком много пропусков евреям, пытавшимся перебраться в Испанию. Дюбуа был полной противоположностью Папона, который, как ни странно, на протяжении всей своей карьеры несколько раз сменял его на посту, в частности в префектуре Жиронды. Но если тот, организовавший депортацию тысячи шестисот евреев, стал министром, то Дюбуа, помогавший им бежать, был несправедливо забыт…

Сначала Виши отстранил его от должности, затем назначил ответственным за обеспечение подвергшихся бомбардировке населенных пунктов. Услал с глаз долой, и тот мог делать что хочет. А друзья-художники по-прежнему к нему обращались, когда у них возникали проблемы. Чтобы помочь им, он пользовался связями, которые у него сохранились в полиции, и, как правило, все устраивалось. Был ли он гомосексуалистом? Возможно… Но сам он не сказал об этом ни слова. Он разделял дружбу и свою личную жизнь.

На самом верху его пантеона находился Пикассо, единственный, рядом с кем он «ощущал близость к гению». Они познакомились благодаря Кокто в начале 1930-х годов. Будучи джентльменом до мозга костей, Дюбуа после этого перезвонил Ольге, первой жене Пикассо, чтобы узнать, как у нее дела. Он помог их сыну Пауло найти работу. И во время войны в Испании был единственным, кого Пикассо поставил в известность, когда подал документы на получение французской натурализации. Увы, на этот раз Дюбуа ничего не смог поделать. В мае 1940 года заявление Пикассо было отклонено сотрудником общего отдела, большим петенистом, чем сам Петен, который обвинил Пикассо в том, что тот является одновременно анархистом и коммунистом.