Тайна записной книжки Доры Маар. Дневник любовницы Пабло Пикассо

И хотя «жить вместе» было невозможно, Кокто довольствовался пребыванием с ними в замкнутом мирке, который был призван защитить их от реальности. «Разве мне было бы где-то лучше, чем в доме этих друзей, куда глупость, уродство, вульгарность, злободневность не могут просочиться ни при каких обстоятельствах…» Например, 23 марта 1942 года, за несколько дней до отправления первых конвоев в концлагеря, поэт страстно внимал Пикассо, который сетовал на проблемы с сыном и жену Ольгу, которая не хотела давать ему развод, а также говорил о «крахе швейцарской биржи (Женевского филиала)»… Зачем все время говорить о войне? Было уже довольно утомительно терпеть все эти лишения и ездить на велосипеде. Они посетили «квартиру, которую Дора только что сняла рядом с его домом. Квартира, как водится, в излюбленном стиле Пикассо: огромные пустые комнаты и неброская роскошь»…

Благодаря этой странице дневника Кокто можно точно датировать переезд Доры на улицу Савой: март 1942 года. Эта деталь, вероятно, интересует лишь нескольких одержимых исследователей, однако она доказывает, что Дора поселилась в этом квартале через пять лет после Пикассо. Она его не опережала, а, как обычно, следовала за ним.

Это жилье стало чем-то вроде их штаб-квартиры. Кокто поселился в нем, чтобы написать портрет Элюара, а через несколько дней, по просьбе Пикассо, и портрет Доры Маар.

Вашар описывал ее на портрете «с обезьяньими (но замечательными) глазами, носом, у которого левая ноздря слегка оттопыривает губу, и ртом, «напоминающим сорванный цветок», считая этот карандашный портрет очень удачным.

Другого мнения придерживался Пикассо. Едва Кокто отвернулся от своей работы, как он принялся исправлять некоторые детали. «Сущие пустяки. Жан этого даже не заметит…» Он даже забрал портрет домой, чтобы еще немного доработать. Кончилось тем, что карандаш Кокто исчез под гуашью Пикассо.

Поэт узнал об этом много лет спустя, после того как много раз просил показать ему портрет. И даже не обиделся. От Пикассо он принимал все, радуясь тому, что после долгих лет разрыва со времен Ольги ему удалось вновь обрести эту дружбу. В частности, благодаря Доре.

Правда, для того чтобы видеть Пикассо, ему пришлось переехать. Испанцу доводилось изредка бывать в квартире на улице Монпансье, куда Кокто переехал после разлада с Жаном Маре: на темном антресольном этаже с низким потолком, с окнами, выходившими на Пале-Рояль. «Странный туннель», – называл свою квартиру Кокто. С двух сторон от окна в полутьме своей комнаты он заказал поставить что-то вроде классных досок, на которых, как он мечтал, его гениальный друг когда-нибудь станет рисовать мелом. Понятно, что Пикассо делать этого не стал.

Иногда Дора с Жаном обедали наедине. Однажды она рассказала ему о «судорогах в плечах и затылке Пикассо». И он бросился к телефону, чтобы попросить писательницу Колетт, свою соседку, прислать ему своего костоправа…

Еще одно упоминание о Доре Маар в сентябре 1942 года, похоже, сопровождалось сочувственным вздохом Кокто: «Я восхищаюсь силой души Доры Маар…» Сила души? Это, видимо, было признанием ее достоинств: она поддерживала, она прилаживалась к новым обстоятельствам. Такому близкому другу, как Кокто, еще и помогала. Она была одновременно нежна и тверда с этим гениальным, инфернальным мужчиной, которого безумно любила и защищала, как ребенка.

Через месяц она потеряла мать. Кокто послал ей очень трогательное письмо: «Я с великой грустью узнал о вашем горе, и мне хотелось бежать к вам, но я веду невероятную жизнь бродяги и возвращаюсь в Жуанвиль. То, что происходит с вами и Пикассо, происходит “во мне самом”… Кроме Жанно, вы – единственные друзья, которых мне недостает» [102]. Это была светская болтовня… Он утверждал, что готов к ней бежать, а на самом деле его сострадание ограничилось тем, чтобы послать с пневмопочтой письмо через двадцать дней после смерти ее матери.

Однако он был способен перевернуть все вверх дном, когда Пикассо угрожала опасность или когда арестовали Макса Жакоба… Зима 1944 года была самой суровой из тех черных лет: парижане были измучены лишениями и страхом ареста. Но последние новости с фронта вселяли надежду. Союзники высадились в Италии, русские продвигались на запад, ход войны изменился. Увы, раздраженные своими неудачами, немцы и коллаборанты с особым рвением формировали последние составы в Освенцим: 24 февраля Макс Жакоб, который в течение тридцати лет исповедовал католичество, был арестован гестапо в Сен-Бенуа-сюр-Луар, возле монастыря, где уединенно жил.

Его спасением в срочном порядке занялись большинство друзей: Гитри, Жуандо… Самую бешеную деятельность развил Кокто, который обзванивал всех известных ему высокопоставленных немцев, отправлял письма, готовил петицию… он даже предложил вместо друга отправиться концлагерь Дранси[103]!