Тайна записной книжки Доры Маар. Дневник любовницы Пабло Пикассо

Человек, который в своей адресной книге записывает телефон сантехника, вовсе не оторван от реальности. Ни Кокто, ни Пикассо не пришло бы в голову записать координаты месье Биданса! И кто теперь помнит месье Биданса? Дора обратилась к Бидансу после того, как Пикассо переехал на улицу Гран-Огюстен. Именно она нашла ему в 1937 году этот огромный заброшенный чердак в самом центре Сен-Жермен-де-Пре, нового квартала художников. Она его обнаружила, когда Жан-Луи Барро проводил там репетиции своей труппы. Именно здесь Бальзак разместил мастерскую художника Франсуа Порбуса в «Неведомом шедевре». Романе, который Пикассо проиллюстрировал за шесть лет до того, как вложился в это помещение. Ему наверняка понравилось это «ошеломляющее совпадение». Пространство был просто потрясающим. Оно занимало два верхних этажа отеля «Савой». В него можно было попасть через мощеный двор, отделенный от улицы решеткой и арочным крыльцом. Дальше по небольшой лестнице налево. А на третьем этаже, перед дубовой дверью, висела табличка с шутливой надписью «Это здесь».

Вначале Пикассо устроил там только мастерскую. Каждый вечер он возвращался домой на улицу Боэция. Но во время оккупации ездить на автомобиле было сложно, потребление бензина было ограничено, введен комендантский час. Так художник постепенно привык оставаться ночевать в мастерской. При том что условий там не было никаких. Когда-то он мог довольствоваться этим, и когда они с Фернандой жили в «Бато Лавуар», она сетовала на отсутствие условий «для ухода за телом» [107]. Но с Ольгой он полюбил роскошь и привык соблюдать гигиену. Поэтому Дора нашла для него сантехника, что жил в пяти минутах ходьбы, поручила тому установить центральное отопление и оборудовать настоящую ванную комнату в маленьком помещении с чердачным окошком, таким же, как и в спальне.

В конце работы сантехника она сфотографировала Пикассо перед ванной, полностью одетого, со скрещенными руками. За его спиной мы видим несколько флаконов, духи, тальк и букет маргариток, которые так не вяжутся с образом художника. Должно быть, она поставила там букет, чтобы тем самым обозначить свою территорию. Поверх трех рядов белой плитки, выложенной месье Бидансом, стены оставались сырыми и немного обшарпанными. Это было так типично для Пикассо и «мест его влияния», как сказал бы Кокто…

Эта ванная комната, бесспорно, была творением Доры, ее заслугой. Ей уже удалось оттеснить от Пикассо его секретаря и друга Сабартеса, верного из верных. С помощью этих труб и кранов она надеялась сплести для него сети, в которых он стал бы ее счастливым пленником. И ей было приятно видеть, как каждое утро он дивился колдовской силе горячей ванны. Она все еще была волшебницей.

Лейрис

ОДЕ 61

Она записала фамилию с ошибкой, но этот номер телефона совершенно точно принадлежал писателю, этнологу, поэту Мишелю Лейрису. Она не сочла нужным записать и его адрес, 53-бис, набережная Гран-Огюстен, поскольку знала его на память, он жил от нее в двух шагах.

Лейрис и Дора Маар, должно быть, время от времени встречались в 1933 году, когда оба стали участниками крайне левого движения «Контратака». Как и она, он был другом Батайя. Они подписывали одни и те же петиции и участвовали в одних и тех же антифашистских шествиях. Но вскоре он на два года исчез, так как уехал в Африку с экспедицией Марселя Гриоля[108]. По-настоящему он познакомился с ней только по возвращении.

В январе 1936 года писатель записал в дневнике: «Вчера видел Батайя в обществе милой и очаровательной Доры Маар». Эти два прилагательных несколько дней не выходили у меня из головы. Определение «очаровательная» к ней еще подходило, хотя «красивая» было бы более лестным. Но слово «милая» никто никогда не употреблял в отношении Доры. Ее называли «упрямой», «гордой», «цельной», «вспыльчивой»… С другой стороны, «милая» говорят тогда, когда нечего сказать, это что-то вроде «классной» или «приятной». Я крутила в голове это слово так и эдак. Искала синонимы, определения, обстоятельства… Пока не обнаружила, что в своей переписке Лейрис часто называл «милыми» людей, вечеринки и идеи. Так что мне незачем было читать между строк, определение Лейриса не содержало особого смысла.

Тот вечер она провела с Батайем, официально она больше не была его любовницей и еще не стала любовницей Пикассо. В свои двадцать девять, на пике красоты и известности в качестве фотографа, она особо блистала в разговорах: веселая, пикантная, вызывающая, умная… Одним словом, милая. Комментарий Лейриса показывает только, что он был очарован, но не покорен, и демонстрирует некоторую дистанцию с женщиной, которую он все еще слишком мало знал, чтобы было что о ней сказать.