Тайна записной книжки Доры Маар. Дневник любовницы Пабло Пикассо

Внезапно Симон набрасывается на режиссера: «Помню, я сразу же поразился его сходством с Фернанделем [116] и буквально был ошеломлен невероятным самодовольством, которое исходило от этого персонажа с немного пухлым лицом, полными щеками, мягким подбородком, многозначительными речами и блаженным выражением лица». Ах нет, речь о Камю [117]!

Тихий голос шепчет мне, что я выбиваюсь из темы, но как удержаться от желания выяснить, почему эти два будущих нобелевских лауреата по литературе, похоже, ненавидели друг друга, даже не будучи знакомы. При этом оба были одного возраста и оба принимали участие в Сопротивлении. Но если у ног алжирца, который только что опубликовал своего «Чужого», уже был весь Париж, то Клод Симон все еще оставался знаменитым неизвестным, измученным войной и пленом. Его первая рукопись «Мошенник» залежалась у издателя, которому пришлось прекратить свою деятельность, поскольку он был евреем. Могло ли это стать причиной его озлобленности? Или, может, он имел виды на Марию Казарес [118]? В тот вечер молодая испанская актриса не сводила глаз с Альбера Камю, которого видела впервые…

Как бы то ни было, Симон почувствовал себя настолько плохо в этом светском мирке, что, увидев, как через Сену проезжает колонна немецких грузовиков, признался, что он, участник Сопротивления, испытывает больше сочувствия к несчастным солдатам, посылаемым на смерть, чем к «этим гнусным людям», что собрались у Лейриса.

Вечеринка затянулась. Прежде чем уйти, Пикассо снял со стены портрет Макса Жакоба и подарил Доре. Она была тронута до слез. Те, кто не думал уходить до комендантского часа, остались ночевать. Ранним утром Лейрис присоединился к Пикассо, Доре Маар и нескольким другим в церкви Сен-Рош, где проходила месса в память о Максе Жакобе. Собрались около шестидесяти человек, среди которых были Брак, Дерен, Реверди, Элюар, Мориак, Жан Полан, Коко Шанель, Мися Серт. Опасаясь появления немцев, Пикассо остался снаружи, спрятавшись под навесом соседнего здания.

Через несколько дней некоторые из этой группы собрались в мастерской, чтобы сфотографироваться на память о театральном вечере, который вел Брассай. Среди участников были Сартр, Симона де Бовуар, Лакан, Валентин Гюго, Камю, Мишель и Луиза Лейрис… Дора больше не входила в актерский состав. Хоть Франсуазы Жило и нет на фотографии, она уже заменила Дору в тот день в компании друзей Пикассо.

Тем не менее связи между Лейрисом и Дорой Маар не прервались, правда, мы мало что об этом знаем. В гостевой книге первой крупной выставки картин Доры в июне 1944 года можно видеть запись Луизы Лейрис, сделанную в день вернисажа, правда подписи Мишеля нет…

В августе 1944 года, при освобождении Парижа, во время паники, все передавали друг другу новости, стремясь делать это в безопасном месте. Дора позвонила Лейрису, чтобы успокоить: Пикассо отправился пешком, чтобы укрыться в доме Мари-Терезы, и шальная пуля чуть было его не задела. Она собиралась переехать к подруге, что жила на площади Мадлен, чтобы укрыться от боевых действий, которые проходили в Сен-Жермене.

Потом, на протяжении нескольких месяцев, ничего определенного… В освобожденном Париже клан Пикассо привыкал к попеременному присутствию Франсуазы и Доры. В час обеда старая любовница по-прежнему ждала звонка Пикассо, чтобы присоединиться к нему в «Каталонце». Надеясь, что он позвонит, она отказывалась от любых других приглашений. Все чаще и чаще она оставалась одна, рисуя и томясь, не смея зайти к нему в мастерскую. Иногда, днем или ночью, она закатывала ему по телефону ужасные скандалы, но это всегда заканчивалось письменными извинениями: «Прости меня, я снова плакала, снова вела себя ужасно», «Вернись, я обещаю тебе хорошо себя вести, оставаться спокойной» [119].

В начале мая 1945 года Доре позвонила Симона де Бовуар. Симона высоко ценила ее живопись и хотела увидеть последние работы. Дора не возражала и пригласила Симону провести остаток дня с Сартром, Лейрисом и его женой. В своей гостиной, превращенной в мастерскую, она показала последние полотна: натюрморты, будильники, клетку… Они наверняка говорили комплименты, как это обычно делается… Но когда гости собрались уходить, Дора неожиданно предложила провести сеанс спиритизма, о чем Симона де Бовуар подробно рассказала в своих мемуарах: «Дора верила во вращающиеся столы, в отличие от нас; она предложила попробовать. Мы положили руки на довольно обширный стол. Ничего не происходило, и вскоре это стало нас утомлять. Внезапно мебель задрожала, стала сдвигаться с места: мы сдвинулись за ней, все еще держась за руки на столе… Дух дал понять, что он – дед Сартра. Стол небольшими толчками выдал слово “ад”. Почти час он двигался и кружился, обрекая всех нас на вечный огонь. Дух рассказал о Сартре факты, которые знали только мы вдвоем. Дора ликовала. Лейрис и Сартр рассмеялись от изумления. Когда все уходили, я призналась, что это я двигала стол. Поскольку я перед этим поспорила, что стол двигаться не будет, никто меня не заподозрил» [120].