Тайна записной книжки Доры Маар. Дневник любовницы Пабло Пикассо

В 1951 году, когда завела новую записную книжку, Дора консультировалась с ним несколько раз в неделю или звонила ему по телефону. В своем дневнике за 1952 год она продолжала писать карандашом заглавные буквы «А» на определенных страницах или удивлялась его молчанию. Вместе со своим другом Джеймсом Лордом она утверждала, что он был «верховным арбитром в безнадежных случаях» [128]. Если он был арбитром, то она – тем самым безнадежным случаем… В то же время она жаловалась Бальтусу на то, что «он слишком часто засыпал во время сеансов, чтобы лечение можно было назвать эффективным» [129].

А Лакан, что думал о Доре он? Он наверняка связывал ее случай со «случаем Доры», описанным Фрейдом в 1905 году [130]. Как и у Доры Маар, у той молодой австрийки наблюдались симптомы определенной формы истерии. Как и Дора Маар, молодая австриячка была очарована всемогущим отцом и немного презирала свою мать. На некоторых фотографиях в кабинете Лакана можно видеть книгу Фрейда, выставленную на видном месте в книжном шкафу. Она ее видела, это точно. А в 1951 году, году появления новой записной книжки, он как раз разбирал случай фрейдовской Доры на конгрессе психоаналитиков. Проскользнули ли в его речи неявные намеки на его собственное «дело Доры»? Я не смогла найти ключа.

Позже он, к счастью, дал комментарий, который поддается расшифровке, в разговоре с одним из своих самых известных пациентов, писателем Пьером Реем: «Пикассо, например. Ему достаточно пальцем шевельнуть, чтобы заполучить всех женщин. Так вот, похоже, он делает это специально, в поисках одной чертовки из тысячи» [131].

Мишель

25 набережная Бурбона

ОДЕ 8644

Я не думала, что мне придется заниматься поисками «Мишель». После того как я идентифицировала ее по справочнику за 1952 год, я поместила, забыв об этом, доктора Элен Мишель-Вольфромм в список «разных врачей», будучи уверенной, что это имя даст мне не больше информации, чем все кардиологи, стоматологи и врачи общей практики, какие есть в наших справочниках. Но в поисках информации о Лакане я узнала историю этой удивительной женщины: специалиста по бесплодию, пионера сексологии, основавшей после войны революционную дисциплину – психосоматическую гинекологию.

Говоря о Лакане, писатель Жером Пеньо приводит довольно комичный рассказ об ужине на берегу реки Эр в доме Мишель-Вольфромм в 1960-е годы. Элен была маленькой брюнеткой, веселой, гостеприимной, щедрой, любительницей выпить и покурить… Ее муж – пожилой банкир, богатый, немного сноб, довольно угрюмый, неисправимый бабник. И в тот вечер у них был один знаковый гость – Жак Лакан. Как водится, Лакан опоздал, а затем устроил целое шоу в течение всего приема пищи, устраняя все разногласия эффектным мановением руки. Через несколько дней Элен Вольфромм получила письмо: «Очарование этого места, ваше внимание и внимание ваших гостей позволили мне проявить себя наилучшим образом. Кроме того, я был бы весьма признателен Вам за выплату суммы, причитающейся мне за этот вечер, которая составляет шесть тысяч франков. В ожидании незамедлительного ответа заверяю вас в моем почтении. Жак Лакан» [132].

В свои девяносто два Жером Пеньо прекрасно помнит этот ужин. Правда, он позабыл, был ли чек на шесть тысяч франков «незамедлительно» отправлен Лакану. Элен предпочитала улыбаться кривотолкам и манерам психоаналитика, с которым оставалась очень близка. Став звездой его семинаров, она, ведущий специалист по женской сексуальности, выступала за противозачаточные средства и планирование семьи. Он регулярно посылал к ней пациентов, страдавших бесплодием, фригидностью и любовными терзаниями… Благодаря этой передовой практике нам осталась «Об этом» – невероятно гуманная и современная книга, опубликованная через несколько месяцев после ее смерти в 1969 году. Элен Вольфромм слишком рано ушла, чтобы ее имя осталось в истории борьбы за права женщин, в которой она могла бы занять достойное место.

В своей книге она, в частности, рассказывает об оставшихся у нее «самых ярких воспоминаниях о начале работы в акушерском отделении в 1936 году […]: о длительных беседах с женщинами, сделавшими аборт. […] Их презирали медсестры, которые и сами делали аборты, но менее болезненно. Здесь, по садистской воле начальства, женщин выскабливали без анестезии, в ошибочной надежде пробудить у них желание никогда больше сюда не попадать. Несмотря на наши усилия, это было до эры сульфаниламидов и антибиотиков, и многие умирали…» [133]

Доктор Вольфромм, которой было всего двадцать два года, была единственной, кто задерживался у постели этих страдалиц, обтирала им лоб, сочувствуя их страданиям. «История этих женщин не отпускала меня», – пишет она.

Возможно, Дора была одной из них. В то время двадцатидевятилетняя Дора, молодой фотограф, все еще жила в родительском доме, но часто оставалась ночевать в своей новой студии на улице Астор. Или месяцами пропадала, готовя репортажи… По большому счету, они ничего не знали о ее жизни.