Тайна записной книжки Доры Маар. Дневник любовницы Пабло Пикассо

Но если она беременела, разве могла она им это сказать? Вернее, могла ли ничего не сказать? Подруга могла подсунуть ей адрес подпольной врачихи. С 1920 года закон ужесточился, аборт считался преступлением, которое рассматривалось судом присяжных. Специализированная бригада преследовала женщин, делавших аборты, и условия, в которых они делались подпольно, были ужасны. Сколько женщин умерли от сепсиса из-за плохо продезифицированных инструментов? Сколько истекли кровью где-то на заднем дворе? Если везло, они попадали в больницу, где отвратительный врач «заканчивал работу», небрежно и без анестезии, считая, что они получают то, чего заслуживают… Если бы я писала романы, я бы представила Дору беременной, от Пикассо или от Батайя, вынужденной сделать аборт, а затем, после неудачного прерывания беременности – ставшей навсегда бесплодной, с вечным чувством вины. Это была бы достоверная, если даже не правдивая история, во всяком случае для тех лет.

Но более вероятно, что она познакомилась с Элен Вольфромм только после войны. Этот адрес на острове Сент-Луис был одновременно ее квартирой и офисом. Она с мужем переехала туда в 1945 году, вернувшись из Алжира, где они служили в ВВС.

Когда Дора начала посещать Лакана, он, возможно, счел полезным обратиться к гинекологу. Из-за женских болей или желания родить ребенка… В свои тридцать восемь она вполне могла уцепиться за идею вернуть Пикассо, родив ему ребенка. Не сказать, что это было ее яростное желание, однако она воображала, что, если забеременеет, он к ней вернется. И она станет более нежной, более влюбленной, более зависимой…

Возможно, она не так уж была неправа. В архивах ИНА[134] я обнаружила удивительный диалог между Пикассо и радиожурналисткой в день его восьмидесятилетия.

Пикассо: Я думаю только о любви, я только и делал, что любил. Я люблю всех, и если бы людей не было, я любил бы растение, не знаю, дверную ручку…

Журналистка: Раз вы говорите, что любите только любовь, что вы думаете о женщинах?

Пикассо: Женщины? Послушайте, у меня четверо детей… (Смеется.) Четверо… Тут все понятно… Разберитесь сами с тем, что я только что сказал… (Смеется.)

Услышав такой неопределенный до глупости вопрос, он мог просто пожать плечами. Тем не менее он ответил и, застигнутый врасплох, сослался на своих детей, которые стали самым очевидным доказательством его любви к женщинам. То есть сами женщины, их роль в его глазах сводилась к способности рожать, давать новую жизнь. Дора прекрасно это понимала.

Но никто никогда не узнает, почему она обратилась к доктору Вольфромм. Та, что посвятила свою жизнь бесплодию других, сама не захотела или не смогла иметь детей. И ее архив утрачен. Адресная книжка Доры Маар содержит лишь несколько смутных указаний или впечатлений: в 1951 году ее имя переписано на второй строке на букву «M», сразу после Мейеров, пары англичан, ближайших соседей в Менербе. Значит, оно появилось там не случайно. Она сама и ее номер телефона были приоритетными и в записной книжке, и в жизни Доры. Тем не менее кажется удивительным, что эта женщина-врач значится в Дориной записной книжке под фамилией мужа – Мишель, а не Мишель-Вольфромм, под которой ее знали пациенты. Хотела ли Дора отделаться от мысли о том, что Элен еврейка? Или это просто буржуазный обычай обозначать женщину именем мужа?

Вик.

Ноай

ПАС 8024

Вик. – сокращенное от «виконтесса». Дора была знакома и с виконтом, но Мари Лор де Ноай была одной из главных фигур в ее жизни в течение не менее тридцати лет. Даже несмотря на то, что за поцелуями, доверительными отношениями и всякими «моя дорогая», угадываются взлеты и падения, обиды и примирения…

Виконтесса была эксцентричной дивой, которая меняла друзей и любовников как перчатки. Она обожала, скучала, воспламенялась, сердилась, прощала, бросала… Выйдя замуж за Шарля де Ноайя, Мари Лор, застенчивая и замкнутая девушка, сделала очень удачную партию. Но она и сама была наследницей колоссального состояния своего отца, бельгийского банкира еврейского происхождения. По материнской линии она происходила от маркиза де Сада, а ее бабушка вдохновила Пруста на создание образа герцогини Германтской.

Вместе супруги Ноай стали крупнейшими покровителями искусства своего времени. Их коллекция впечатляет: Брак, Дали, Пикассо, Бальтус, Джакометти, Шагал, Эрнст, Клее присоединились к Гойе, Рембрандту и Рубенсу, унаследованным от ее отца. Чрезвычайно увлеченные сюрреализмом, они не обошли вниманием всех тех, кто вошел в историю искусства. Они также поддерживали музыкантов и финансировали ранние фильмы Бунюэля, Дали и Кокто.