Тайна записной книжки Доры Маар. Дневник любовницы Пабло Пикассо

Можно предположить, что они снова встретились только тогда, когда Дора была готова противостоять свету и знаменитостям. Она больше не была ни модным фотографом, ни спутницей гения. Ее картины не вызывали восторга у критиков. Но она осталась легендой в истории искусства, заметной фигурой парижской жизни и темой для пересудов.

Это был суд безжалостных, Мари Лор и ее окружение, порой они ее отвергали: «Чтобы вечеринка удалась, нужны наказанные…» Дора несколько раз играла эту роль. Она была «наказанной», потому что слишком удручала. Она терпела унижения, немного дулась для вида, но в конце концов принимала следующее приглашение, не питая при этом никаких иллюзий: «Вы же знаете, какие люди злые» [137], – сказала она однажды подруге, говоря о Мари Лор.

Для Джона Ричардсона, биографа Пикассо, виконтесса была самой противоречивой женщиной, какую он когда-либо встречал: «Испорченный ребенок, щедрая, коварная, бесстрашная, умелый манипулятор, порывистая, злая, заботливая, ребячливая, выводящая из себя, а главное – чрезвычайно воспитанная» [138]. По всем этим причинам, даже самым неприятным, Дора каждый раз к ней возвращалась. И подруга регулярно знакомила ее со своими новыми протеже.

В 1951 году, когда Дора завела новую записную книжку, фаворита звали Нед Рорем: это был молодой и красивый американский композитор, умный, самоуверенный и очень увлекавшийся спиртными напитками. С тех пор как оказался в Париже, он кружил головы как мужчинам, так и женщинам. Виконтесса всюду таскала его за собой и даже собиралась приютить у себя, ослепленная его красотой, восхищенная его музыкой, забавлявшаяся его разговорами и шутками. Но иногда он выходил за рамки дозволенного. Однажды дал ей пощечину на вечеринке, просто смеха ради. И она смеялась… Чем старше она становилась, тем больше любила выход за грань дозволенного и провокации.

О Доре, с которой вел долгие серьезные разговоры, Нед Рорем вспоминал, как она смеялась, чистым, кристально чистым смехом, вспоминал длинный мундштук с сигаретой, который она элегантно держала в руке, и завязанный на голове тюрбан, который делал ее похожей на Мату Хари. Он находил ее менее забавной, чем Мари Лор, но более глубокой. Однажды она предложила написать его портрет. Оставшись с ней наедине, молодой человек обнаружил простую чувствительную женщину, которая была одновременно «спокойной и нервной». Она, похоже, попыталась обратить его в католичество. Он едва слушал ее проповеди и с нежностью за ней наблюдал: «Она была… не несчастной, но в некотором роде нереализовавшейся…» [139] Как точнее истолковать слово нереализовавшаяся? Латентная, неуспешная, нестабильная, развивающаяся, становящаяся… Она менялась, Дора. Она оказалась в точке между вчера и завтра. Между Пикассо и чем-то еще… Музыкант почувствовал это интуитивно – или после долгих разговоров с Мари Лор.

Виконтесса поддерживала с молодыми гомосексуалистами не только платонические отношения. В начале 1950-х она стала любовницей художника Оскара Домингеса, который не был ни молодым, ни гомосексуалистом: он обладал лицом боксера, телосложением водителя грузовика и способностью выпить столько, что хватило бы целому батальону. Не говоря уже о том, что алкоголь тогда был плохого качества… Перед войной он одним ударом выбил глаз художнику-сюрреалисту Виктору Браунеру… Во время войны Домингес много писал под Пикассо, продавая картины немцам и утверждая, что финансирует Сопротивление и что из дружбы или ради благотворительности мастер иногда соглашался подтвердить их подлинность. Но и после Освобождения он продолжал подписывать картины его именем…

С ним у нее было чувство, что она живет полной жизнью. С ним она была Мари Лор, а вовсе не виконтессой. Они смеялись и совокуплялись очень громко… И ей нравилось шокировать, она не обижалась, когда он оскорблял ее или провоцировал публичные скандалы.

Однажды вечером они ужинали с Дорой Маар в ресторане на улице Мазарини. После нескольких стаканчиков он сорвал со стола бумажную скатерть, разодрал ее в клочья, запихнул их в горлышко бутылки и поджег. В конце концов стол загорелся, а он принялся швыряться горчицей и орал на посетителей ресторана, которые осмеливались протестовать. Дора принимала такое поведение как вызов: «Не скромничай, дорогой. Всем известно, что, когда Пикассо гадил, ты подавал ему туалетную бумагу!» Еще сильнее ее вывела из себя Мари Лор, которая ворковала: «Послушай, дорогой, будь добр…» Но в тот вечер она по-настоящему не сердилась ни на того, ни на другую. Она вполне была способна понять, что безумные выходки Оскара – всего лишь проявление безмерного отчаяния.