Андре Маршан – это художник, который сегодня почти забыт. Но в 1940-е годы его считали восходящей фигурой «новой парижской школы». Его талант высоко ценили Матисс, Брак и Боннар. Его популярность была сродни популярности Шагала. Мари Лор де Ноай даже назвала его одним из десяти французских художников, имена которых будут известны потомкам [142]
. И когда во время оккупации Луи Карре удалось вновь открыть галерею, он посвятил первую выставку Маршану. Весь Париж останавливался перед его полотнами, вплоть до самого Пикассо, заинтригованного творчеством молодого художника, которого критики осмелились представить как его самого талантливого наследника. Слова «наследник» было достаточно, чтобы вывести его из себя, однако из любопытства он все же пришел. Брассай вспоминал, что видел как-то картину Маршана, которая валялась в мастерской Пикассо. Ничего удивительного, ведь они были частью одного и того же мира, в котором все постоянно встречались, праздновали свой успех и поздравляли друг друга… Дальше – больше.По загадочным причинам Маршан, как и Дора Маар, постепенно отошел от большого мира живописи. Его называли вспыльчивым, цельным, обидчивым… С телосложением как у Селина и несносным характером. В глубине души он так мало себя любил, что не выносил ни малейшей критики. После выставки, не имевшей успеха, он на несколько месяцев уехал в Бургундию. Именно в Прованс, где родился, он отправился в конце 1940-х искать вдохновения и заглушить свою обиду. Он проживал в Арле по меньшей мере шесть месяцев в году, где в 1997-м его застала смерть.
Но Арль – это мой дом… Город, в котором я выросла, в котором пишу сегодня эту книгу и на улицах которого, возможно, когда-то встречала его… И я забросила всех остальных. Что мне за дело до Бальтуса, Брака, Арагона, Джакометти… Мне нужно было все знать о Маршане, его живописи, его блуждающих персонажах, его жителях Арля, ласточках и натюрмортах, которые он предпочитал называть «безмолвной жизнью».
К счастью, в Арле его до сих пор помнят по крайней мере двое: Жан-Морис Рукетт, бывший куратор городских музеев, и Жан-Мари Маньян, восхитительный писатель, который был другом Пикассо, Кокто и Турнье. Они одинаково описывают этого человека, чувствительного, обидчивого, вспыльчивого. И рассказывают об одной и той же сцене, которая имела место на площади Форума, в конце 1950-х.
Пикассо возвращался с корриды. Он стоял гордо и прямо, как тореадор, на крыльце отеля «Нор-Пиню». Жермена, владелица этого легендарного места, увидела Маршана, и ей пришла в голову идея их познакомить: это так естественно, два художника должны знать друг друга. Ей было невдомек, что они уже знакомы. «Ах, Марршан!» – воскликнул, шутя, Пикассо и принялся высмеивать ласточек на Роне, которых тот порой рисовал. «Это город быков, а не ласточек!» – воскликнул он. Из них двоих Пикассо был особенно пылким. Маршан сделался белым, как полотно. Хозяйка гостиницы попыталась вмешаться, но нарвалась на оскорбления. «Идите сюда, смотрите, Пикассо сейчас будет драться!» Все больше и больше зевак толпились вокруг мужчин, но Маршан отказался от поединка и развернулся на каблуках.
И это все из-за ласточек? Два моих старых свидетеля, которые ведут себя как дети, улыбаются уголками губ. Нет, ласточки здесь ни при чем. Истинная причина ненависти, которую они испытывали друг к другу, – женщина: «Пикассо умыкнул у него Франсуазу Жило!» Своим друзьям в Арле Андре Маршан действительно рассказывал, что Франсуаза Жило была его моделью и любовницей, прежде чем Пикассо пригласил ее в свою мастерскую. Один из моих свидетелей утверждает, что в тот день сам это видел собственными глазами. Другой, более осторожный, не заходит так далеко. Но оба они точны в деталях.
Проблема заключается в следующем: эта легенда совсем не вписывается в официальную версию. Во всех биографиях Пикассо говорится о том, что он встретил юную Франсуазу во время обеда в «Каталонце»: Пикассо сидел за столом с Дорой Маар и Мари Лор де Ноай, а она – с Аленом Кюни. Никто нигде не упоминает имя Маршана, в том числе сама Франсуаза Жило в своих мемуарах [143]
.Но Арль – это особый город, который не боится отстаивать свою правоту перед остальным миром. Я встретила искусствоведа, еще сильнее увлеченного творчеством Маршана, чем я.
Лоран Леконт достал мне из своего архива номер журнала «Лайф» за 1947 год: в очень длинной статье о Пикассо американский журналист утверждает, что «Франсуаза была подругой другого художника, Андре Маршана». Эта еретическая версия истории жизни Пикассо встречается также в архивах региональной прессы, в Бретани и Бургундии… Везде, где бывал Маршан и где у него мог развязаться язык.
Несколько лет назад, на выставке, организованной в Ниме, об этом спросили Франсуазу: она ответила, что не помнит его имени. Стоит ли разглагольствовать о старом мифомане, цель которого – поразить воображение своих провинциальных друзей? Или я клюнула на выдумку старого вруна, который просто эпатировал своих знакомых?