Маршан, должно быть, узнал об этом из прессы или от общих друзей. И у него наверняка хватило наглости рассказывать о своих переживаниях… Но как посмел он жаловаться? Пикассо становился чертовски злым, когда начинал ненавидеть. Прежде он потребовал, чтобы галерист Луи Карре разорвал контракт с Маршаном. На этот раз он устроил скандал перед галереей Маэга еще до открытия выставки своего псевдосоперника. Его еще больше взбесило, что он обнаружил там картины, которые тот скрыл от него в Каннах. И Пикассо носился по всему Парижу с воплями: «Маршан – это
Журналисты задавались вопросом, какая муха его укусила. От простой фразы Маршана ярость Пикассо удесятерилась: «Для молодых женщин вполне нормально иметь дело со старыми и знаменитыми мужчинами» [146]
. Франсуаза тоже была в ярости. Но она довольствовалась тем, что вычеркнула его из своей жизни и своей официальной биографии… Пикассо, напротив, не унимался: «знаменитый» еще было приемлемо, но «старый» – никогда! Зная это, мы лучше поймем причину безжалостности, с которой он обошелся с Маршаном после корриды, на площади Форума в Арле…Как ни странно, в 1965 году, после выхода мемуаров Франсуазы Жило [147]
, Маршан подписал петицию в поддержку Пикассо, в которой содержалось требование запретить эту книгу. Вероятно, его больше всего раздражало то, что она о нем даже не упомянула. Но Пикассо не оценил этот умиротворяющий жест: в 1971 году, когда Андре Маршан собирался передать все свои работы крупнейшему музею в Арле, Пикассо, еще более злопамятный, чем прежде, внезапно решил пожертвовать в тот же Музей Реаттю пятьдесят семь рисунков. Маршан и его ласточки, на выход – нужно освободить место для Минотавра! ПрОбида испанца была еще более живучей. Накануне своей смерти он поручил художнику Пиньону написать последнее послание Маршану, в котором сказал, что сожалеет об их ссоре… Неужели Пикассо стал великодушным? Нет! Последний удар был самым убийственным: он сожалел о ссоре лишь потому, что злиться стоит «только на настоящих художников».
Об этом совершенно иррациональном соперничестве рассказывается в документальном фильме, снятом незадолго до смерти Маршана ныне покойным специалистом по современному искусству Даниэлем Ле Контом. В нем Маршан произносит ужасную фразу: «Пикассо – это Люцифер… На моем пути повстречался Люцифер…» [148]
Но как при такой ненависти имя Маршана оказалось в записной книжке Доры Маар? Если Франсуазе Жило удалось вычеркнуть его из своей жизни и воспоминаний, то Дора наверняка ничего не забыла. Вначале она, видимо, разделяла мнение Пикассо: «Дьермо!» Разве можно было жить с Пикассо, не разделяя его гнев, паранойю и убеждения? С течением времени она от этого освободилась. Столь схожие переживания в конечном итоге сблизили Дору и Маршана. Оба они были сопутствующими жертвами одной и той же любовной истории.
Как ни странно, они в одно и то же время предались определенной форме мистицизма. В 1946 году Андре Маршан нашел себе приют в аббатстве Лигюге в Вене. Но он недолго оставался в монастыре, где ему запретили рисовать, и не стал таким же набожным, как Дора.
Однако, если верить записной книжке, они снова встретились в 1951 году. Номер Маршана не был аккуратно записан коричневыми чернилами, как все те, которые она переписывала из предыдущих записных книжек. Он записан карандашом в нижней части странички с буквой «М». Очевидно, записная книжка была у нее под рукой в тот день, когда он позвонил. Или, может быть, они пересеклись в ресторане, на вернисаже либо в тех парижских салонах, которые он якобы ненавидел и которые она по-прежнему часто посещала. Должно быть, он захотел посмотреть ее последние картины. Им обоим было сорок четыре года. Оба цветущие, вспыльчивые, обидчивые. Она, все еще очень красивая, даже с темными кругами под глазами и несколькими лишними килограммами. И он, не очень удачно сложенный, но с возрастом это стало не так заметно… И все еще кавалер.
Да, они снова встретились, это так… Племянница Андре Маршана нашла его записную книжку за 1953 год, где дядя записал несколько свиданий с Дорой. Иногда они встречались два дня подряд. Писатель из Арля Жан-Мари Маньян призывал меня соорудить из этого целую историю. «Вы создали бы полноценный роман, используя правду-ложь… Выдумывайте, выдумывайте, от этого всегда что-то да останется!» Но можно ли представить себе столь маловероятные отношения? Она была слишком горда, чтобы показываться на людях с обычным художником. Лучше ничего, чем так мало.