В первую очередь притягивает его взгляд. Те же большие, широко раскрытые черные, пристально смотрящие на собеседника глаза. Та же невыразимая меланхолия. Тем не менее в сыне есть нежность, которой совершенно не заметно на фотографиях отца. Стоит ему улыбнуться, как лицо озаряется почти детской радостью: и тогда мы видим личико маленького мальчика, за ростом которого Франция 1950-х годов наблюдала по журналу «Пари-Матч», и ослепительную улыбку его матери Франсуазы Жило. Эту улыбку она утратила, когда жила с Пикассо. И вновь обрела, когда его оставила; эту улыбку она сохранила, став задорной солнечной старушкой.
Прогуливаясь по улицам Арля, Клод наткнулся на очень красивую фотографию матери на городской стене. А рядом с ней – и он сам, маленький мальчик, ослепленный своей мамой. Улыбчивый…
Моя подруга Анни уже рассказала ему о моей записной книжке. У его жены, кажется, она вызвала больше любопытства. Он серьезно молча ее пролистал и через несколько минут вернул, задержавшись на нескольких страницах: «Это невероятно… Всех их я знал!»
В 1951-м, году записной книжки, Клоду было всего четыре года, он жил в Валлори с матерью Франсуазой, отцом Пабло Пикассо и сестрой Паломой. Они жили в маленьком непривлекательном доме, довольно далеко от моря, стоявшем посреди сухой травы… Его называли Галлуаз… Друзья часто удивлялись, что великий Пикассо довольствовался таким скромным жилищем.
Кокто, Дуглас Купер, Элюар, Лейрис, Брассай, Шагал, Дюбуа, Арагон, Ноай… «Я очень удивлен, обнаружив, что ее мир не изменился. Даже после расставания с моим отцом у нее были все те же друзья, она виделась с теми же самыми людьми!»
Можно понять, что для нее это было своего рода удовольствием оставаться в его орбите, знать, чем он занимается, где он, с кем… Или говорить о нем, передавать сообщения, оставаться в его жизни… В то же время с какой стати ей было менять друзей? И кто сказал, что она с ними действительно виделась? Некоторые, например Элюар, могли быть просто именами, которые она сохраняла, чтобы оставаться в курсе.
С другой стороны, имя Андре Маршана не вызвало у Клода Пикассо никаких воспоминаний… И он пообещал расспросить мать.
Я завершила встречу тем, что задала ему самый очевидный вопрос, правда через час после начала разговора. Хотя, по логике вещей, мне следовало с него начать: «Вы ее знали, Дору?..» Я была совершенно уверена, что он ответит «нет»… Разве мог сын Франсуазы за спиной матери встречаться с официальной любовницей отца? В своей книге Джеймс Лорд даже утверждает, что Дора «была слишком горда, чтобы общаться с Клодом […], живым символом ее унижения и страданий».
Очень тихим голосом он почти прошептал «да»… Как нечто само собой разумеющееся… Но разве это возможно? «Да, в 1977 году». В 1977-м? «Да, через четыре года после смерти Пикассо. Она позвонила мне и предложила встретиться, и я отправился к ней домой…»
Представляю, как он был взволнован встречей с одной из женщин, имевших наибольшее значение в жизни и работах отца. Отца, с которым он был жестоко разлучен в подростковом возрасте: после выхода книги Франсуазы Жило, в которой она рассказала о своей жизни с ним, Пикассо мстил ей, отказываясь видеть своих детей. «Ты должен был этому помешать!» – упрекнул сына разъяренный художник. Больше они никогда не встречались… Так что Дора разделила с Клодом тот факт, что их отвергли, каждого по-своему.
Ей было семьдесят. Она больше не входила в число почитателей дома моды Баленсиага, но, конечно, приложила усилия, чтобы хорошо выглядеть, быть причесанной и накрашенной. Возможно, она испытывала страх.
«Нет, вовсе нет, – ответил Клод Пикассо. – Она даже не особенно мной интересовалась…» Мне пора уже перестать наделять эту женщину чувствами, которые могла бы испытывать я. «Ее интересовали только деловые вопросы, связанные с ценностью имевшихся у нее работ Пикассо. Мне кажется, она вела себя со мной так же, как с моим отцом, сплошные претензии!»
Тем не менее он несколько раз возвращался на улицу Савой. При каждой встрече все те же вопросы, те же навязчивые идеи. Она была отлично осведомлена обо всех работах Пикассо, проданных на аукционах, хранила каталоги и отмечала цены на торгах. Воспринимал ли он ее как «больную»? «Не сумасшедшая, но и не вполне уравновешенная. Она была одержима исключительно ценой на картины». И очень скрытная, непостижимая, никому не доверявшая: только после ее смерти, двадцать лет спустя, он с изумлением обнаружил, сколько у нее было картин отца.
До конца ее жизни он посылал ей цветы на день рождения. Каждый год, 22 ноября, почти двадцать лет…