Тайная жизнь морга. Откровения гробовщиков

Я похоронный директор, а Уэс – хирург в одной из местных больниц. Из-за наших плотных рабочих графиков мы не можем проводить вместе столько времени, сколько нам хотелось бы, но стараемся выкраивать его для нашего общего хобби – виноделия. Занимаясь этим уже более двадцати лет, мы достигли того уровня, когда можем предложить бутылку довольно приличного напитка. Нам доступно изготовление самых разных видов белых и красных вин в зависимости от сезона, когда производится партия. Друзья клятвенно заверяют, что наши вина лучше магазинных, но я думаю, они привирают.

Поскольку мы с Уэсом винные фанатики, то в отпуске нам нравится путешествовать по винодельческим регионам. После знакомства с нами Чарльз и Жак стали принимать участие в наших турах, причем не ради вин, а чтобы попасть в те же места, где бывали мы. Уэс и я занимались своими винными делами, а у них была собственная программа осмотра достопримечательностей. Мы вместе путешествовали на протяжении пятнадцати лет и среди прочих посетили такие места, как Мельбурн, Напа, Сонома, Риоха и Мендоза.

Но однажды ко мне пришел Чарльз и попросил заняться организацией его похорон. У него был ВИЧ. Это случилось до появления антиретровирусных препаратов. Болезнь уже достигла такой стадии, когда доступные лекарства могли лишь поддерживать его жизнь. Он протянул четыре года, шесть месяцев и девять дней.

Чарльз покинул свой родной дом в штате Луизиана в день восемнадцатилетия. Ему нужно было переехать в какое-то более либеральное место, чем Глубокий Юг, и он выбрал Массачусетс. Как только его родственники узнали о его «недуге», они отреклись от него. С тех пор Чарльз с ними не общался. Когда в середине 1980-х скончался его отец, Чарльз узнал об этом лишь через несколько месяцев после похорон. В письме его тетя сообщала о случившемся и просила не посылать соболезнований матери.

В тот день, когда Чарльз пришел в похоронное бюро, чтобы отдать распоряжения относительно собственного погребения, он сказал мне:

– Я хочу, чтобы меня кремировали, а пепел отдали Жаку, – к тому моменту они были партнерами уже семнадцать лет, – с моими родственниками я собираюсь обойтись так же, как они обошлись со мной, когда умер папа.

Он передал мне запечатанный конверт с адресом своей тетки.

– Пообещай, что ты отправишь его после… – Он не договорил.

Я кивнул и похлопал его по спине.

– Тетя расскажет матери, и, хотя мы и не общались в течение двадцати девяти лет, я знаю, что та поедет на север, изобразит скорбь и потребует мой прах. Курт, ни при каких обстоятельствах не отдавай его, – предостерег он. – Я сделал Жака распорядителем моей недвижимости, бенефициаром всей собственности, а мой адвокат составил нотариально заверенный документ, в котором говорится, что он получит мои останки. Обещай, что ты отдашь прах ему.

Я пообещал.

С хитринкой в глазах Чарльз добавил:

– Я также много думал – болезнь к этому располагает – о моей урне. Положишь меня в бутылку?

– Что? – переспросил я, шокированный услышанным.

– Ну, знаешь, запихни меня в одну из ваших винных бутылок и заткни ее пробкой. Мне кажется, поскольку я люблю вино, и особенно ваше вино, такой вариант будет идеальным. Ну и потом, это выглядит менее жутко, чем «урна». – Он изобразил в воздухе кавычки и закатил глаза, как это умеют делать только женщины и геи.

«Запихни меня в одну из ваших винных бутылок и заткни ее пробкой. Мне кажется, поскольку я люблю вино, и особенно ваше вино, такой вариант будет идеальным…»

Я рассмеялся, но Чарльз заверил, что говорит серьезно.

– Ладно, – согласился я. – Положу тебя в бутылку. Этикетка понадобится?

– Нет, просто запечатай ее.

Этот разговор был началом конца.

Уэс делал все возможное на протяжении четырех лет, но в то время наши знания о ВИЧ были не такими, как сейчас. Чарльз постепенно ослабел и угас.

В день его смерти закончилась работа Уэса и началась моя.

Я выполнил желание Чарльза и кремировал его бренное тело. А затем бросил письмо, адресованное его тетке, в почтовый ящик.

Прошло две недели. Наконец я собрался с духом, чтобы принести одну из пустых винных бутылок и пробку в похоронное бюро. Человеческий пепел бывает разного цвета: от белого до серого и даже розоватого. Прах Чарльза был серым. Я поводил над ним магнитом, чтобы убрать возможные металлические фрагменты, а потом пропустил его через аппарат, который перемалывает крупные остатки костей и превращает их в «пепел» в обычном понимании этого слова, как пепел от костра.

Я поместил бутылку под воронку аппарата и засыпал туда прах. Небольшой остаток я взял себе, собираясь развеять его в Напе, любимом винодельческом региона Чарльза. Закрыв зеленую стеклянную бутылку пробкой, я поставил ее на полку в своем кабинете.