Следующие пару дней я была сплошным комком нервов. Только что из собственной шкуры не выпрыгивала, стоило кому-нибудь хоть монетку неожиданно уронить. За кухонным столом я вяло ковырялась вилкой в тарелке и застывала, уставившись в пустоту словно в трансе. Иногда в памяти всплывал образ матери с тараканьими ногами, и мне приходилось съедать ложку меда, чтобы утихомирить желудок. Я сделалась такой дерганой, что не могла просидеть и пяти минут перед телевизором, смотря «Американскую сцену», тогда как обычно завороженно ловила каждое слово Дика Кларка.
Я все бродила и бродила по розовому дому, останавливаясь то там, то сям, пытаясь представить свою мать в разных помещениях. Сидящей с расправленной юбкой на банкетке у пианино. Стоящей на коленях перед Мадонной. Изучающей коллекцию рецептов, которые Мэй вырезала из журналов и наклеивала на холодильник клейкой лентой. Я всматривалась в эти видения остекленевшим взглядом, потом отводила глаза и видела, что Августа, Джун или Розалин наблюдают за мной. Они цокали языком и щупали мой лоб, проверяя, нет ли температуры.
Они спрашивали: «Что с тобой? Что в тебя вселилось?»
Я трясла головой. «Ничего, – лгала я. – Ничего».
По правде говоря, мне казалось, что моя жизнь забралась на высокую вышку и вот-вот прыгнет в неведомые воды. Опасные воды. Мне лишь хотелось ненадолго отсрочить этот прыжок, ощутить близость моей матери в этом доме, притвориться, что я не боюсь истории, которая привела ее сюда, или что она не может поразить меня так, как в моем сне, сделавшись шестиногой и уродливой.
Мне хотелось подойти прямо к Августе и спросить, почему моя мать была здесь, но страх меня останавливал. Я хотела знать – и не хотела знать. Зависла в чистилище неопределенности.
В пятницу ближе к вечеру, когда мы закончили очищать последние магазинные корпуса и складывать их на хранение, Зак решил заглянуть под капот «медовоза». Двигатель все равно вел себя странно и перегревался, несмотря на то что над ним поработал Нил.
Я побрела обратно в комнату и села на топчан. От окна несло жаром. Я подумала, не включить ли вентилятор, но так и продолжала сидеть, глядя сквозь стекло на молочно-голубое небо, и изнутри мной овладевало тоскливое, царапающее чувство. Я слышала музыку, доносившуюся из радиоприемника грузовика, Сэм Кук пел «Еще один субботний вечер». Потом Мэй окликнула Розалин через весь двор, прося ее снять простыни с веревки. И меня вдруг поразило то, что жизнь там, снаружи, течет своим чередом, а я тут подвешена в ожидании, застрявшая в ужасном разломе между жизнью и не-жизнью. Я не могла продолжать тянуть время, как будто ему нет конца, как будто это лето никогда не кончится. Подступили слезы. Придется разъяснить все до конца. Чему быть… ну, тому не миновать.
Я подошла к раковине и умылась.
Вдохнув поглубже, сунула в карман образок черной Марии и фотографию матери и пошла к розовому дому, чтобы отыскать Августу.
Я думала, она будет сидеть у себя на кровати или в кресле на лужайке, если там не слишком много москитов. Я представляла, как Августа скажет:
Если бы так оно и случилось… вместо того что случилось на самом деле!
Когда я шагала к дому, от грузовика меня окликнул Зак:
– Хочешь прокатиться со мной в город? Мне нужно купить новый шланг для радиатора, пока не закрылся магазин.
– Я собираюсь поговорить с Августой, – ответила я.
Он захлопнул крышку капота и отер ладони о штаны.
– Августа в доме с Душечкой. Она прибежала в слезах. Вроде бы Отис потратил все их сбережения на покупку подержанной рыбацкой лодки.
– Но мне нужно рассказать ей кое-что очень важное.
– Тогда тебе придется встать в очередь, – хмыкнул он. – Поехали, мы вернемся раньше, чем уйдет Душечка.
Я потопталась в нерешительности, потом сдалась:
– Ладно.
Магазин автозапчастей был расположен через два дома от кинотеатра. Когда Зак зарулил на парковку перед ним, я увидела их – пятерых или шестерых белых мужчин, стоявших у кассового ларька. Они бродили с места на место, бросая быстрые взгляды на улицу, словно кого-то дожидались. Все были в выходной одежде, при галстуках с булавками, словно продавцы из магазина или банковские клерки. Один из них держал в руках палку, похожую на черенок от лопаты.
Зак заглушил мотор и стал смотреть на них сквозь ветровое стекло. Из магазина запчастей вышла собака, бигль с выбеленной старостью мордой, и стала принюхиваться к чему-то на тротуаре. Зак побарабанил пальцами по рулю и вздохнул. И тут до меня дошло: была пятница, и они поджидали здесь Джека Пэланса с цветной женщиной.
Мы с минуту сидели, не разговаривая. Все звуки в грузовике словно усилились. Писк пружины под сиденьем. Постукивание Заковых пальцев. Мои резкие вдохи и выдохи.