Я чувствовала, как вокруг меня разворачиваются события. Все эти бахромчатые края мира грез. Вытяни всего одну неправильную нитку – и будешь стоять в обломках по самые плечи. С тех пор как я позвонила Ти-Рэю, мне ужасно хотелось рассказать об этом Розалин. Сказать:
Что со мной не так, если я живу здесь, как будто мне нечего скрывать? Я обессиленно лежала на топчане и смотрела на пылающий квадрат окна. Сколько же нужно энергии, чтобы держать все под контролем!
Что ж, ладно. Я вытащила из-под топчана вещмешок и стала вглядываться в ее фотографию. Задумалась о том, каково было быть внутри нее, быть всего лишь загогулинкой плоти, плававшей в ее темноте, обо всем, что безмолвно происходило между нами.
Тоска по ней по-прежнему жила во мне, но и близко не была такой яростной и бушующей, как прежде. Натягивая ее перчатки, я неожиданно заметила, что мне стало в них тесно. К тому времени как мне исполнится шестнадцать, на моих руках они будут казаться детскими. Я стану Алисой в Стране Чудес – после того как она съела пирожок и выросла вдвое. Мои ладони порвут швы перчаток, и я больше никогда их не надену.
Я содрала перчатки с потных рук и ощутила волну нервной дрожи, прежнее занозистое чувство вины, ожерелье лжи, которое никак не могла перестать носить, страх быть изгнанной из розового дома.
– Нет, – выдохнула я.
Это слово долго пробиралось к моей гортани. Испуганный шепот. Нет, я не буду об этом думать. Я не буду это чувствовать. Я не позволю этому разрушить то, что есть.
Я решила, что пережидать жару лежа – дурная идея. Отказалась от нее и пошла к розовому дому, чтобы выпить чего-нибудь холодного. Если после всего, что я натворила, мне все же удастся добраться до рая, надеюсь, мне дадут пару минут на личный разговор с богом. Я хотела сказать ему:
Когда я пришла в кухню, Мэй сидела на полу, вытянув ноги и держа на коленях пачку печенья. Что ж, неудивительно: мы с Мэй были единственными, кто не мог спокойно пролежать в постели и пяти минут.
– Я видела таракана, – сообщила она, сунув руку в пакетик с маршмеллоу, который я не сразу заметила. Вытащила одну пастилку и начала отщипывать от нее крошки. Сумасшедшая Мэй.
Я открыла холодильник и встала перед ним, изучая содержимое, словно ждала, что бутылка с виноградным соком сама прыгнет мне в руку и скажет:
Я успела почти допить стакан сока, прежде чем позволила себе взглянуть на миниатюрное шоссе из раскрошенного печенья и маршмеллоу, которое Мэй проложила по полу. Оно начиналось у кухонной раковины и углом уходило к двери – толстенькая дорожка из золотистых крошек и клейких белых мазков.
– Таракашки выйдут по ней за дверь, – пояснила Мэй. – Это всегда срабатывает.
Не знаю, как долго я пялилась на эту дорожку на полу, на обращенное ко мне лицо Мэй. Она ждала, что я что-нибудь скажу, но я никак не могла придумать, что сказать. Кухню наполняло ровное урчание холодильника. Внутри меня поселилось странное, вязкое чувство. Воспоминание. Я стояла и ждала его прихода…
Я снова посмотрела на Мэй.
С тех пор как я переступила порог розового дома, в глубине души я продолжала верить, что моя мать здесь бывала. Нет, не столько верить, сколько грезить об этом и прогонять эту мысль через лабиринт желаемого, выдаваемого за реальное. Но теперь, когда реальная возможность этого, похоже, оказалась прямо передо мной, она стала казаться такой невероятной, такой безумной.