Читаем Тайная жизнь пчел полностью

Я чувствовала, как вокруг меня разворачиваются события. Все эти бахромчатые края мира грез. Вытяни всего одну неправильную нитку – и будешь стоять в обломках по самые плечи. С тех пор как я позвонила Ти-Рэю, мне ужасно хотелось рассказать об этом Розалин. Сказать: Если ты гадаешь, заставило ли мое бегство Ти-Рэя заглянуть в свое сердце и измениться, не трать зря время. Но я не могла заставить себя признаться ей, что расчувствовалась настолько, чтобы ему позвонить.

Что со мной не так, если я живу здесь, как будто мне нечего скрывать? Я обессиленно лежала на топчане и смотрела на пылающий квадрат окна. Сколько же нужно энергии, чтобы держать все под контролем! Впусти меня, говорила моя мать. Впусти меня в этот проклятый лифт.

Что ж, ладно. Я вытащила из-под топчана вещмешок и стала вглядываться в ее фотографию. Задумалась о том, каково было быть внутри нее, быть всего лишь загогулинкой плоти, плававшей в ее темноте, обо всем, что безмолвно происходило между нами.

Тоска по ней по-прежнему жила во мне, но и близко не была такой яростной и бушующей, как прежде. Натягивая ее перчатки, я неожиданно заметила, что мне стало в них тесно. К тому времени как мне исполнится шестнадцать, на моих руках они будут казаться детскими. Я стану Алисой в Стране Чудес – после того как она съела пирожок и выросла вдвое. Мои ладони порвут швы перчаток, и я больше никогда их не надену.

Я содрала перчатки с потных рук и ощутила волну нервной дрожи, прежнее занозистое чувство вины, ожерелье лжи, которое никак не могла перестать носить, страх быть изгнанной из розового дома.

– Нет, – выдохнула я.

Это слово долго пробиралось к моей гортани. Испуганный шепот. Нет, я не буду об этом думать. Я не буду это чувствовать. Я не позволю этому разрушить то, что есть. Нет.

Я решила, что пережидать жару лежа – дурная идея. Отказалась от нее и пошла к розовому дому, чтобы выпить чего-нибудь холодного. Если после всего, что я натворила, мне все же удастся добраться до рая, надеюсь, мне дадут пару минут на личный разговор с богом. Я хотела сказать ему: Господь, я знаю, что Ты желал добра, создавая мир и все в нем, но как Ты мог позволить ему так далеко от Тебя отойти? Как получилось, что Ты не смог сохранить свою изначальную идею райского сада? Человеческая жизнь – такая неразбериха!

Когда я пришла в кухню, Мэй сидела на полу, вытянув ноги и держа на коленях пачку печенья. Что ж, неудивительно: мы с Мэй были единственными, кто не мог спокойно пролежать в постели и пяти минут.

– Я видела таракана, – сообщила она, сунув руку в пакетик с маршмеллоу, который я не сразу заметила. Вытащила одну пастилку и начала отщипывать от нее крошки. Сумасшедшая Мэй.

Я открыла холодильник и встала перед ним, изучая содержимое, словно ждала, что бутылка с виноградным соком сама прыгнет мне в руку и скажет: Вот я, выпей меня. Поначалу я не сообразила, что делает Мэй. Иногда вещи невероятной важности доходят до человека на редкость туго. Скажем, ломаешь лодыжку и не ощущаешь боли, пока не пройдешь еще квартал.

Я успела почти допить стакан сока, прежде чем позволила себе взглянуть на миниатюрное шоссе из раскрошенного печенья и маршмеллоу, которое Мэй проложила по полу. Оно начиналось у кухонной раковины и углом уходило к двери – толстенькая дорожка из золотистых крошек и клейких белых мазков.

– Таракашки выйдут по ней за дверь, – пояснила Мэй. – Это всегда срабатывает.

Не знаю, как долго я пялилась на эту дорожку на полу, на обращенное ко мне лицо Мэй. Она ждала, что я что-нибудь скажу, но я никак не могла придумать, что сказать. Кухню наполняло ровное урчание холодильника. Внутри меня поселилось странное, вязкое чувство. Воспоминание. Я стояла и ждала его прихода… Твоя мамаша была повернута на насекомых, говорил Ти-Рэй. Она делала дорожки из крошек печенья и маршмеллоу, чтобы выманивать тараканов на улицу.

Я снова посмотрела на Мэй. Моя мать могла научиться хитрости с тараканами у Мэй, думала я. Правда ведь, могла?

С тех пор как я переступила порог розового дома, в глубине души я продолжала верить, что моя мать здесь бывала. Нет, не столько верить, сколько грезить об этом и прогонять эту мысль через лабиринт желаемого, выдаваемого за реальное. Но теперь, когда реальная возможность этого, похоже, оказалась прямо передо мной, она стала казаться такой невероятной, такой безумной. Не могло такого быть, снова подумала я.

Перейти на страницу:

Все книги серии Best Book Awards. 100 книг, которые вошли в историю

Барракун. История последнего раба, рассказанная им самим
Барракун. История последнего раба, рассказанная им самим

В XIX веке в барракунах, в помещениях с совершенно нечеловеческими условиями, содержали рабов. Позже так стали называть и самих невольников. Одним из таких был Коссола, но настоящее имя его Куджо Льюис. Его вывезли из Африки на корабле «Клотильда» через пятьдесят лет после введения запрета на трансатлантическую работорговлю.В 1927 году Зора Нил Херстон взяла интервью у восьмидесятишестилетнего Куджо Льюиса. Из миллионов мужчин, женщин и детей, перевезенных из Африки в Америку рабами, Куджо был единственным живым свидетелем мучительной переправы за океан, ужасов работорговли и долгожданного обретения свободы.Куджо вспоминает свой африканский дом и колоритный уклад деревенской жизни, и в каждой фразе звучит яркий, сильный и самобытный голос человека, который родился свободным, а стал известен как последний раб в США.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Зора Нил Херстон

Публицистика

Похожие книги

Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези