Тайная жизнь пчел

Улыбаться мы не смогли бы даже из-под палки – даже перед Мэй. Когда она была рядом, о Заке мы не разговаривали, но и не делали вид, будто мир светел и безоблачен. Джун клещом вцепилась в свою виолончель, как делала всегда, когда случалась какая-то беда. А однажды утром, идя к медовому дому, Августа вдруг остановилась, глядя на следы шин на подъездной дорожке, оставленные машиной Зака. И мне показалось, что она вот-вот заплачет.

Что бы я ни делала, все казалось тяжелым, почти неподъемным. Вытирать посуду, опускаться на колени для вечерних молитв, даже отбрасывать в сторону одеяло, забираясь в постель.

Во второй день именинного месяца Августы, после того как была перемыта посуда после ужина и прочитаны все «Радуйся, Мария», Августа сказала, мол, хватит кукситься, идем смотреть Эда Салливана. Мы как раз смотрели его программу, когда зазвонил телефон. И по сей день мы с Августой и Джун гадаем, как повернулась бы наша жизнь, если бы на звонок ответил кто-то из нас, а не Мэй.

Я помню, как Августа дернулась было подойти, но Мэй оказалась ближе всех к двери.

– Я возьму трубку, – сказала она.

Никто не придал этому событию особого значения. Мы смотрели на экран, на Салливана, который представлял цирковой номер с участием обезьян, катавшихся на миниатюрных самокатах по натянутому канату.

Когда через пару минут Мэй вернулась в комнату, ее глаза зигзагом заметались от одного лица к другому.

– Звонила мать Зака, – сказала она. – Почему вы не рассказали мне о том, что его посадили в тюрьму?

Стоя в дверях, она казалась совершенно нормальной. На миг мы все застыли. Смотрели только на нее, словно ждали, что вот-вот нам на головы рухнет крыша. Но Мэй просто стояла, спокойная, как ни в чем не бывало.

Я уже начала было думать, что случилось чудо и она каким-то образом исцелилась.

– С тобой все хорошо? – спросила Августа, поднимаясь с кресла.

Мэй не ответила.

– Мэй! – окликнула ее Джун.

Я даже улыбнулась Розалин и кивнула, словно говоря: Представляешь, насколько хорошо она с этим справилась?

Однако Августа выключила телевизор и, нахмурившись, разглядывала Мэй.

Голову Мэй склонила к плечу, глаза ее не отрывались от вышитой крестиком картины со скворечником, висевшей на стене. Внезапно мне стало ясно, что на самом деле никакой картины она не видит. Ее взгляд совершенно остекленел.

Августа подошла к ней:

– Ответь мне. С тобой все нормально?

В тишине я услышала, как дыхание Мэй постепенно становилось более громким, рваным. Она попятилась, сделала несколько шагов, пока не уперлась в стену. А потом сползла по ней на пол, не издав ни звука.

Не знаю, в какой момент до нас дошло, что Мэй ушла в некое недоступное место внутри себя. Даже Августа с Джун, и те не поняли этого сразу. Они окликали ее по имени, словно она просто потеряла слух.

Розалин наклонилась над Мэй и заговорила – громко, пытаясь достучаться до нее.

– С Заком все будет в порядке. Тебе совершенно не о чем волноваться. Мистер Форрест в среду освободит его из тюрьмы.

Мэй продолжала смотреть прямо перед собой, словно никакой Розалин там и близко не было.

– Что с ней такое? – спросила Джун, и я расслышала в ее голосе нотку паники. – Я ее никогда такой не видела.

Мэй была… здесь, да не здесь. Ее руки безвольно лежали на коленях ладонями кверху. Никаких всхлипов в подол. Никаких раскачиваний из стороны в сторону. Никакого дерганья себя за волосы. Она была такой тихой, такой иной…

Я подняла лицо к потолку – смотреть на нее никаких сил не было.

Августа сбегала в кухню и принесла посудное полотенце, наполненное льдом. Она притянула голову Мэй, уложив себе на плечо, потом приподняла ее лицо и стала прикладывать холодный компресс ко лбу, вискам и шее сестры. Она делала это несколько минут, потом убрала полотенце и похлопала Мэй по щекам ладонями.

Мэй моргнула пару раз и посмотрела на Августу. Обвела взглядом всех нас, потом прильнула к старшей сестре, словно возвращаясь после долгого отсутствия.

– Тебе лучше? – спросила Августа.

Мэй кивнула:

– Со мной все будет хорошо.

Ее слова звучали странно монотонно.

– Что ж, я рада, что ты можешь говорить, – вздохнула Джун. – Пойдем, примешь ванну.

Августа и Джун совместными усилиями подняли Мэй на ноги.

– Я пойду к стене, – сказала Мэй.

Джун покачала головой:

– Уже темнеет.

– Я ненадолго, – сказала Мэй и пошла в кухню, а все мы гуськом последовали за ней.

Она выдвинула ящик комода, вынула из него фонарик, блокнот, огрызок карандаша и вышла на веранду. Я представила себе, как она пишет эти слова: Зак в тюрьме – и сует записку в щель стены.