Мне казалось, что вся эта стена до последнего камня достойна благодарности за то, что впитала столько человеческих страданий. Нам следовало бы целовать их, один за другим, и говорить:
– Я пойду с тобой, – сказала Августа.
Мэй ответила ей через плечо:
– Нет, пожалуйста, Августа, я сама.
Августа запротестовала:
– Но…
– Я сама, – повторила Мэй, поворачиваясь к нам лицом. – Только я.
Мы смотрели, как она спускается по ступеням крыльца и движется между деревьями. В жизни есть вещи, которые невозможно забыть, как ни старайся, и это зрелище – одно из них. Мэй, уходящая в лес, маленький кружок света, скачущий перед ней, затем поглощенный темнотой.
Глава десятая
Жизнь пчелы коротка. В весенне-летний период – самое напряженное время заготовки корма – рабочая пчела, как правило, живет не дольше четырех-пяти недель… Подвергающиеся всевозможным опасностям во время своих трудовых полетов многие рабочие пчелы погибают, не достигнув даже этого возраста.
Я сидела на кухне вместе с Августой, Джун и Розалин, а вокруг дома сгущалась ночь. Мэй не было всего минут пять, но Августа встала и начала расхаживать. Она выходила на веранду, а там разворачивалась и шла в обратную сторону до стены.
Через двадцать минут она сказала:
– Так, все. Идемте за ней.
Она достала из грузовика фонарь и пошла к стене. Я, Джун и Розалин поспешили нагнать ее. Какая-то ночная пичуга заливалась, сидя на дереве, вкладывая в песню всю душу, настойчиво и лихорадочно, словно ей дали задание пением вызвать луну на самую вершину неба.
– Мэ-э-э-эй! – позвала Августа.
Джун подхватила ее зов, потом присоединились Розалин и я. Так мы и шли, выкрикивая ее имя, но не слыша никакого отзыва. Только ночная птица продолжала петь луне.
Пройдя стену плача из конца в конец, мы развернулись и обошли ее снова, словно со второго раза у нас могло получиться лучше. Идти медленнее, смотреть пристальнее, звать громче. Словно на этот раз Мэй найдется там, на коленях, а в ее фонарике просто перегорели батарейки. И мы подумаем:
Однако Мэй не нашлась, и мы двинулись в лес за стеной, выкликая ее имя все громче и громче. В наших голосах уже слышалась хрипотца, но ни одна из нас не была готова сказать: Случилось что-то ужасное.
Несмотря на темноту, жара ничуть не спа́ла, и я чуяла жаркую влажность, которую источали наши тела, пока мы прочесывали лес, подсвечивая путь фонарем, отбрасывавшим кружок света дюймов четырех[27] в поперечнике. Наконец Августа сказала:
– Джун, возвращайся в дом и вызови полицию. Скажи, что нам нужна помощь в поисках нашей сестры. Когда закончишь разговор, встань на колени перед Мадонной и моли ее приглядеть за Мэй, а потом возвращайся к нам. Мы пойдем к реке.
Джун сорвалась с места бегом. Поворачивая к задней части участка, где текла река, мы слышали, как она проламывалась сквозь кусты. Ноги Августы двигались все быстрее. Розалин было трудно поспевать за ней, она хватала ртом воздух.
Дойдя до реки, мы на мгновение застыли. Мы с Розалин достаточно долго прожили в Тибуроне, чтобы луна за это время успела сойти на нет и налиться снова. Она висела над рекой, то прячась в облаках, то снова выныривая. Я смотрела на дерево на другом берегу, корни которого обнажились и перекрутились, и ощущала, как металлический, сухой привкус поднимается по задней стенке гортани и ползет по языку.
Я потянулась было за рукой Августы, но она повернула вправо и уже шла вдоль русла, продолжая звать Мэй по имени.
– Мэ-э-эй!