Августа опустилась на колени в воду и спихнула камень с груди Мэй. Схватив за плечи, она приподняла ее. Тело, расставаясь с поверхностью воды, издало жуткий хлюпающий звук. Голова Мэй запрокинулась, и я увидела, что ее рот полуоткрыт, вокруг зубов набился ил. Речные водоросли льнули к ее косичкам. Я отвела взгляд. И в этот момент до меня дошло.
Августа тоже это поняла, но все равно прижалась ухом к груди Мэй, прислушалась. Спустя минуту она отстранилась и притянула голову сестры к
– Мы ее потеряли, – сказала Августа.
Меня начала бить дрожь. Я слышала, как стучат во рту зубы, клацая друг о друга. Августа и Джун подсунули руки под тело Мэй и силились вынести ее на берег. Ее тело пропиталось водой и разбухло. Я ухватила ее за щиколотки, с трудом удерживая, потащила. Похоже, ее туфли унесла река.
Когда они уложили Мэй на берегу, из ее рта и ноздрей хлынула вода. Я думала: Вот так же прибило к берегу Мадонну на реке подле Чарльстона. Я думала:
Мне представилось, как Мэй скатила камень с берега в реку, потом легла, затащив его на себя. Она держала его крепко, как младенца, и ждала, пока вода заполнит ее легкие. Я гадала, замахала ли она руками, рванулась ли к поверхности в последнюю секунду – или ушла без борьбы, принимая этот камень, позволяя ему впитать всю боль, которую она ощущала? И какие создания проплывали мимо, когда она умирала?
Джун и Августа, промокшие до нитки, ссутулились по обе стороны от нее. Комары пели в уши, а река занималась своими делами, извиваясь в темноте. Я была уверена, что сестры тоже представляют себе последние мгновения Мэй, но не видела в их лицах ужаса – одно лишь скорбное, душераздирающее принятие. Случилось то, чего они ждали половину жизни, сами этого не сознавая.
Августа попыталась закрыть Мэй глаза пальцами, но они не слушались, все равно оставались полуоткрытыми.
– Прямо как Эйприл, – пробормотала Джун.
– Подержи фонарик, направь на Мэй, чтобы я ее видела, – сказала ей Августа.
Слова ее текли спокойно и ровно. Я едва слышала их, так колотилось мое сердце.
При слабом лучике света Августа выбирала крохотные зеленые листики, застрявшие в косичках Мэй, и каждый из них клала в карман.
Августа с Джун соскребли весь речной сор с одежды и кожи Мэй, а Розалин, бедная Розалин, которая, вдруг дошло до меня, потеряла свою новую лучшую подругу, все стояла, не издавая ни звука, но подбородок у нее дрожал так сильно, что мне хотелось протянуть руку и придержать его.
Потом изо рта Мэй вырвался звук, которого я никогда не забуду, – длинный, булькающий вздох, и все мы переглянулись, растерянные, на миг ощутив всплеск надежды, словно вот-вот свершится чудо из чудес. Но это оказался всего лишь проглоченный воздух, который внезапно высвободился из тела. Он пронесся по моему лицу, обдав запахом реки, запахом куска старого плесневелого дерева.
Я посмотрела на лицо Мэй и ощутила приступ тошноты. Спотыкаясь, выбралась к деревьям, согнулась, и меня вырвало.
После этого, отирая рот краем юбки, я услышала крик, разорвавший тьму, вопль такой пронзительный, что из моего сердца словно дно вышибло. Оглянувшись, я увидела Августу в рамке света от фонарика Джун; этот вопль рвался из ее горла. Когда он замер, она упала головой прямо на промокшую грудь Мэй.
Я ухватилась за ветку молоденького кедра и крепко сжала ее, словно все, что было у меня в жизни, готово было выскользнуть из моих ладоней.
– Значит, ты сирота? – переспросил полицейский. Это был тот самый высокий, коротко стриженный Эдди Хейзелвурст, который сопровождал нас с Августой на свидание с Заком в тюрьме.
Мы с Розалин сидели в креслах-качалках в «зале», а он стоял перед нами, держа в руках блокнот, готовый записывать каждое слово. Другой полицейский был снаружи, обыскивал стену плача. Что он надеялся там найти, я и представить себе не могла.
Мое кресло качалось так быстро, что я рисковала из него вывалиться. Однако Розалин оставалась недвижима – ее лицо словно наглухо захлопнулось.
Когда мы, найдя Мэй, вернулись в дом, Августа встретила обоих полицейских и отослала нас с Розалин на второй этаж.
– Идите наверх, обсушитесь, – сказала она мне.