Читаем Тайная жизнь пчел полностью

– Наверное, просто забыла об этом упомянуть. Мы здесь празднуем День Марии каждый август вот уже пятнадцать лет. Иди позавтракай, а потом можешь помочь нам. У нас столько дел, что я даже не знаю, управимся ли.

Я наполнила тарелку рисовыми колечками и молоком, пытаясь думать под их тихий перехруст. Как мне провести с Августой разговор, который изменит мою жизнь, когда вокруг творится такое?

– Тысячу лет назад женщины поступали точно так же, – сказала Августа. – Пекли кексы для Марии в ее праздничный день.

Джун взглянула на мое непонимающее лицо.

– Сегодня праздник Успения. Пятнадцатое августа. Не говори мне, что ты никогда о нем не слышала!

А, ну да, конечно, Успение Богородицы – брат Джеральд ведь в каждой второй воскресной проповеди распинался на эту тему! Разумеется, я никогда о нем не слышала. Я покачала в ответ головой.

– В нашей церкви Марию как-то не приветствовали, разве что в Рождество.

Августа улыбнулась и окунула деревянное веретенце для меда в кадушку, стоявшую на столе рядом с тостером. Поливая медом верхушки новой партии кексов, она подробно объяснила мне, что Успение – это не что иное, как вознесение Марии на небеса. Мария умерла и воскресла, и ангелы унесли ее туда в облачных вихрях.

– Это Мэй первой стала называть Успение Днем Марии, – добавила Джун.

– Однако дело не только в Успении, – продолжила Августа, выкладывая готовые кексы на решетки. – Это особое поминовение нашей Мадонны в Цепях. Мы воспроизводим ее историю в инсценировке. К тому же возносим благодарность за урожай меда. Приезжают «дочери Марии». Это наши любимые два дня в году.

– Вы празднуете целых два дня?

– Мы начнем сегодня вечером и закончим завтра после полудня, – сказала Августа. – Побыстрее доедай свои хлопья, потому что тебе предстоит делать серпантин и гирлянды, развешивать рождественское освещение, расставлять подсвечники, мыть тележку и доставать цепи.

Я подумала: Эй-эй, притормози! Мыть тележку? Развешивать рождественские гирлянды? Доставать цепи? Какие еще цепи?!

Стук в дверь раздался, когда я ставила свою миску в раковину.

– Если это не самый вкусно пахнущий дом в Тибуроне, то я – мартышкин дядька! – заявил Нил, переступая порог.

– Ну, значит, можешь не опасаться такого родства, – хмыкнула Джун.

Она предложила ему угоститься медовым кексом, но Нил отказался, что тут же выдало его с головой: он явно приехал не просто так. От еды Нил не отказывался. Никогда. Он стоял посреди кухни, переминаясь с ноги на ногу.

– Ты чего явился? – спросила Джун.

Он откашлялся, потер бакенбарды.

– Я… я приехал сюда в надежде перемолвиться с тобой словечком.

Эти слова из его уст прозвучали настолько неестественно, что Джун прищурилась и пару секунд пристально разглядывала его.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Отлично. – Он сунул руки в карманы. Потом вынул. – Я просто хочу переговорить с тобой.

Джун стояла и ждала.

– Ну, я тебя слушаю, – сказала наконец.

– Я думал, мы с тобой поедем прокатимся…

Она нарочито обвела взглядом кухню:

– Если ты не заметил, у меня хлопот полон рот, Нил!

– Я вижу, но…

– Слушай, просто скажи уже, в чем дело! – перебила его Джун, начиная раздражаться. – Это что, горит?

Я стрельнула глазами в Августу, которая скривила губы на одну сторону, напустив на себя деловой вид. Розалин, напротив, прекратила все попытки изображать деятельность и переводила взгляд с Джун на Нила. И обратно на Джун.

– Дьявольщина! – не выдержал он. – Я приехал сюда, чтобы просить тебя – в сотый раз – выйти за меня замуж!

Я уронила в раковину ложку. Августа опустила медовое ветеренце. Джун раскрыла рот и снова закрыла его, так ничего и не сказав. Все просто замерли на своих местах.

Давай же! Не упускай свое время жить.

Дом поскрипывал, как водится у всех старых домов. Нил покосился на дверь. Я почувствовала, что моя футболка промокла от пота под мышками. Такое же ощущение, что и в пятом классе, когда учительница писала на доске какую-нибудь несуразицу, типа «тебгтоме», и мы за две минуты должны были распутать ее и найти слово «бегемот» прежде, чем она звякнет в колокольчик. Я тогда вся обливалась потом, пытаясь обогнать время. Вот и теперь у меня возникло то же ощущение – словно Нил выйдет за дверь прежде, чем Джун сумеет распутать ответ в своем сердце.

Розалин сказала:

– Ну, хватит уже стоять, раззявив варежку, Джун. Скажи что-нибудь.

Джун безотрывно смотрела на Нила, и я видела борьбу на ее лице. Очевидно, внутри себя она должна была сдать позиции. Не только перед Нилом, но и перед самой жизнью. Наконец она испустила долгий выдох-вздох.

– Хорошо, – сказала она. – Давай поженимся.

Розалин хлопнула по ляжкам и издала победный возглас, а Августа расплылась в самой широкой улыбке, какую я только видела на ее губах. Я же просто переводила взгляд с одного лица на другое, стараясь как можно лучше запомнить этот момент.

Перейти на страницу:

Все книги серии Best Book Awards. 100 книг, которые вошли в историю

Барракун. История последнего раба, рассказанная им самим
Барракун. История последнего раба, рассказанная им самим

В XIX веке в барракунах, в помещениях с совершенно нечеловеческими условиями, содержали рабов. Позже так стали называть и самих невольников. Одним из таких был Коссола, но настоящее имя его Куджо Льюис. Его вывезли из Африки на корабле «Клотильда» через пятьдесят лет после введения запрета на трансатлантическую работорговлю.В 1927 году Зора Нил Херстон взяла интервью у восьмидесятишестилетнего Куджо Льюиса. Из миллионов мужчин, женщин и детей, перевезенных из Африки в Америку рабами, Куджо был единственным живым свидетелем мучительной переправы за океан, ужасов работорговли и долгожданного обретения свободы.Куджо вспоминает свой африканский дом и колоритный уклад деревенской жизни, и в каждой фразе звучит яркий, сильный и самобытный голос человека, который родился свободным, а стал известен как последний раб в США.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Зора Нил Херстон

Публицистика

Похожие книги

Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези