Тайная жизнь пчел

– Это всего лишь инсценировка, – словно прочтя мои мысли, сказала мне Августа. – Чтобы помочь нам помнить. Память – это все.

И все равно сама идея происходящего окутывала меня печалью. Я терпеть не могла вспоминать.

Я повернулась и вышла из медового дома в теплую тишину ночи.

Зак нагнал меня у помидорных грядок. Он взял меня за руку, и мы молча пошли дальше, переступив через стену Мэй, в лес. Цикады сходили с ума, наполняя воздух своими странными песнями. Дважды я вошла лицом в паутину, ощущая тонкие прозрачные нити на коже, и мне это понравилось. Вуаль, сотканная из ночи.

Мне нужна была река. Ее природная дикость. Мне хотелось раздеться догола и позволить воде облизать мою кожу. Сосать речную гальку, как я делала в ту ночь, когда мы с Розалин спали у ручья. Даже смерть Мэй не смогла отвратить меня от этой реки. Река сделала все, что могла, я была уверена в этом, чтобы подарить Мэй мирный уход из жизни. В реке можно умереть, но, может быть, в ней же можно и возродиться, как в гробницах-ульях, о которых рассказывала Августа.

Под деревьями лунная дорожка уходила вниз. Я свернула к воде.

Как умеет сиять в темноте вода! Мы стояли на берегу и смотрели на подвижные пятна света, и водяные звуки разрастались вокруг нас. Мы по-прежнему держались за руки, и я почувствовала, как его пальцы крепче сжали мои.

– Там, где я раньше жила, неподалеку был пруд, – начала я. – Иногда я бегала к нему, чтобы пошлепать босиком по воде. Однажды наткнулась на мальчишек с соседней фермы – они удили рыбу. Всю рыбешку, которую им удавалось поймать, они нанизывали на проволоку. Они поймали меня на берегу, повалили и надели кукан мне на шею, сделав проволочный ошейник слишком узким, чтобы его невозможно было снять через голову. Я кричала: «Дайте мне встать, снимите это с меня!» – но они только смеялись и говорили: «Да что такое, неужто тебе не нравится рыбное ожерелье?»

– Проклятые мальчишки, – пробормотал Зак.

– Несколько рыбок уже уснули, но большинство еще трепыхались, их испуганные глаза смотрели на меня. Я поняла, что, если погрузиться в воду по шею, они смогут дышать. Я зашла в пруд по колено, но потом повернула обратно. Мне было слишком страшно заходить дальше. Наверное, это было хуже всего. Я могла бы спасти их, но не спасла.

– Ты же не могла сидеть в пруду вечно, – сказал Зак.

– Но я могла бы просидеть в нем долго. А я только умоляла их снять с меня кукан. Умоляла. Они говорили мне – заткнись, ты наша держалка для рыбы, и я сидела там, пока все рыбки не умерли у меня на груди. Они потом снились мне целый год. Иногда мне снилось, что меня тоже нацепили на проволоку вместе с ними.

– Мне знакомо это чувство, – сказал он.

Я вгляделась в его глаза так пристально, как могла.

– Этот арест… – Я не знала, как выразить это словами.

– Что – арест? – спросил он.

– Он изменил тебя, верно?

Зак перевел взгляд на воду:

– Иногда, Лили, во мне кипит столько злости, что хочется кого-нибудь убить.

– Мальчишки, надевшие на меня рыбный ошейник, – они тоже так вот злились. Злились на мир, и оттого стали жестокими. Ты должен пообещать мне, Зак, что не будешь таким, как они.

– Я не хочу этого, – сказал он.

– Я тоже.

Он наклонился и поцеловал меня. Поначалу его поцелуй был как крылышки мотылька, легонько мазнувшие меня по губам, потом он разомкнул губы, свои и мои. Я уступила. Он целовал меня нежно, но в то же время голодно, и мне нравился его вкус, запах его кожи, то, как размыкались и смыкались его губы, размыкались и смыкались. Я плыла в реке света. В сопровождении эскорта рыб. Украшенная рыбами. Но как бы прекрасно ни ныло все мое тело, каким бы неистовым ни было биение жизни под моей кожей, я все равно чувствовала, как напротив моего сердца гибнут рыбки.

Когда поцелуй закончился, Зак взглянул на меня пылким взглядом:

– Никто даже не представляет, как усердно я буду учиться в этом году! Я буду помнить о тюремной камере, и это заставит меня зарабатывать такие высокие оценки, каких я никогда не получал. И когда этот год закончится, ничто не помешает мне уехать отсюда и поступить в колледж.

– Я знаю, что ты это сделаешь, – ответила я. – Обязательно.

И это были не просто слова. Я неплохо умею оценивать людей, и я знала твердо, как свершившийся факт, что он станет юристом. Перемены надвигались даже на нашу Южную Каролину, они практически носились в воздухе – и Зак поможет им осуществиться. Он будет одним из барабанщиков свободы, о которых говорил Мартин Лютер Кинг. Вот как я предпочитала думать сейчас о Заке. Как о барабанщике.

Он повернулся ко мне и, переминаясь с ноги на ногу, сказал:

– Я хочу, чтобы ты знала, что я… – Он замолк и поднял взгляд к верхушкам деревьев.

Я шагнула ближе к нему:

– Ты хочешь, чтобы я знала – что?

– Что я… я к тебе неравнодушен. Я постоянно о тебе думаю.

У меня мелькнула мысль сказать, что есть вещи, которых он обо мне не знает, что, возможно, если бы знал, то не был бы ко мне неравнодушен, но я улыбнулась и ответила: