Читаем Тайная жизнь пчел полностью

– Тогда я заботилась о ней, – ответила Августа. – Гладила ее платьица и собирала ей школьные обеды в бумажные пакеты. Она обожала арахисовую пасту. Больше ей ничего и не надо было. Арахисовая паста – с понедельника по пятницу.

Я выдохнула, осознав, что все это время задерживала дыхание.

– А что еще она любила?

– Она любила своих кукол. Устраивала для них чаепития в саду, и я готовила крошечные сэндвичи. – Августа помолчала, вспоминая. – А вот домашние задания она не любила. Мне приходилось постоянно присматривать, чтобы она их сделала. Гоняться за ней, заставляя зубрить правописание. Однажды она забралась на дерево и пряталась там, чтобы не учить наизусть стихотворение Роберта Фроста. Я нашла ее, забралась к ней вместе с книгой и не позволяла слезть до тех пор, пока она не смогла прочесть его целиком наизусть.

Закрыв глаза, я видела мать рядом с Августой на ветвях дерева, пересказывающую строчку за строчкой «Остановившись у леса снежным вечером», стихотворение, которое мне самой тоже пришлось учить наизусть. Я опустила голову, зажмурилась.

– Лили, прежде чем мы продолжим говорить о твоей матери, я хочу узнать, как ты сюда попала. Расскажешь мне?

Я открыла глаза и кивнула.

– Ты сказала, что твой отец умер.

Я покосилась на ее руку, по-прежнему лежавшую поверх моей, боясь, что она может ее убрать.

– Я это выдумала, – призналась я. – На самом деле он не умер.

Он только заслуживает смерти.

– Терренс Рэй, – произнесла она.

– Ты и отца моего знаешь?

– Нет, с ним я никогда не встречалась, только слышала о нем от Деборы.

– Я зову его Ти-Рэем.

– Не папой?

– Да какой из него папа…

– Что ты имеешь в виду?

– Он постоянно орет.

– На тебя?

– На всех на свете. Но я не поэтому сбежала.

– Тогда почему, Лили?

– Ти-Рэй… он сказал, что моя мать…

Слезы хлынули градом, и слова вылетали из меня – тонкие, высокие, неузнаваемые.

– Он сказал, что она меня бросила! Что она бросила нас обоих и сбежала.

В моей груди разбилась стеклянная стена, стена, о существовании которой я и не догадывалась.

Августа сдвинулась на край своего кресла и раскрыла объятия – так, как раскрыла их Джун в тот день, когда они нашли предсмертное письмо Мэй. Я подалась к ней, почувствовала, как ее руки сомкнулись вокруг меня. Есть на свете одна вещь, прекрасная настолько, что у меня нет слов, чтобы описать ее: это когда Августа тебя обнимает.

Я так тесно прижалась к ней, что грудью чувствовала ее сердце – маленький пульсирующий комочек. Ее ладони гладили мою спину. Она не говорила: Ну-ну, довольно, хватит плакать, все будет хорошо, – все те слова, которые автоматически твердят люди, когда хотят, чтобы ты заткнулась. Она говорила:

– Это больно, я знаю. Выпусти это. Просто выпусти.

Что я и делала. Прижавшись губами к ее платью. Казалось, я вытащила наверх всю боль, скопившуюся во мне за жизнь, и вывалила ее в грудь Августы, выдохнула ее силой своего рта, а она и не поморщилась.

Я всю ее промочила слезами. Хлопок ее платья вокруг ворота прилип к коже. В намокших местах сквозь ткань просвечивала темнота ее тела. Она была как губка, впитывавшая то, что больше не могла сдержать я.

Ее ладони грели мне спину, и каждый раз, прерываясь, чтобы шмыгнуть носом и сделать вдох, я слышала ее дыхание. Ровное и спокойное. Вдох и выдох. Пока иссякал поток моих слез, я позволяла ее дыханию укачивать меня.

Наконец я отстранилась и посмотрела на нее, оглушенная мощью этого извержения. Она провела пальцем по моему носу и улыбнулась – такой печальной улыбкой.

– Прости меня, – покаялась я.

– Не извиняйся, – ответила она.

Августа подошла к комоду и вынула из верхнего ящика белый носовой платок. Он был сложен, отглажен; на лицевой стороне серебристыми нитками была вышита монограмма – А. Б. Августа нежно отерла мне лицо.

– Я хочу, чтобы ты знала, – начала я. – Я не поверила Ти-Рэю, когда он мне это сказал. Она ни за что бы вот так меня не бросила. Я хотела узнать о ней и доказать, что он неправ.

Я смотрела на Августу. Она провела рукой по очкам и сжала пальцами переносицу.

– И это заставило тебя бежать?

Я кивнула и добавила:

– К тому же мы с Розалин попали в беду в городе, и я знала, что если не сбегу, то Ти-Рэй прибьет меня до полусмерти, а мне ужасно надоело, что меня бьют до полусмерти.

– В какую беду?

Продолжать мне не хотелось. Я отвела взгляд и уставилась в пол.

– Ты говоришь о том, как у Розалин появились синяки и рана на голове?

– Она только всего и хотела, что зарегистрироваться для голосования.

Августа прищурилась, пытаясь понять.

– Ладно, а теперь давай начни сначала. Хорошо? Просто не торопись и расскажи мне, что случилось.

Я как могла рассказала ей все неприятные подробности, стараясь ничего не упустить: как Розалин тренировалась писать свое имя, как трое мужчин ее дразнили, как она вылила табачную жижу на их ботинки.

Перейти на страницу:

Все книги серии Best Book Awards. 100 книг, которые вошли в историю

Барракун. История последнего раба, рассказанная им самим
Барракун. История последнего раба, рассказанная им самим

В XIX веке в барракунах, в помещениях с совершенно нечеловеческими условиями, содержали рабов. Позже так стали называть и самих невольников. Одним из таких был Коссола, но настоящее имя его Куджо Льюис. Его вывезли из Африки на корабле «Клотильда» через пятьдесят лет после введения запрета на трансатлантическую работорговлю.В 1927 году Зора Нил Херстон взяла интервью у восьмидесятишестилетнего Куджо Льюиса. Из миллионов мужчин, женщин и детей, перевезенных из Африки в Америку рабами, Куджо был единственным живым свидетелем мучительной переправы за океан, ужасов работорговли и долгожданного обретения свободы.Куджо вспоминает свой африканский дом и колоритный уклад деревенской жизни, и в каждой фразе звучит яркий, сильный и самобытный голос человека, который родился свободным, а стал известен как последний раб в США.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Зора Нил Херстон

Публицистика

Похожие книги

Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези