Тайная жизнь пчел

Я покосилась на Августу. Заставила себя мысленно вернуться к тому моменту в ее спальне, когда я признавалась ей в худших поступках, какие только может совершить человек. Выслушав все это, она сказала: Я люблю тебя. Так же, как любила твою мать.

– Что ж, ладно, – сказала Августа так, словно мы и не переставали разговаривать. – Этот образок объясняет, как ты попала в Тибурон. Но как, скажи на милость, ты нашла меня?

– А, ну, это просто, – махнула я рукой. – Мы и пробыли-то в городе всего ничего, когда я заметила твой мед «Черная Мадонна», а на нем была такая же картинка, как и та, что принадлежала моей матери. Черная Мадонна из Брезничара в Богемии.

– Как ты хорошо это выговорила, – похвалила меня Августа.

– Я тренировалась.

– Где ты увидела мед?

– Я была в магазине Фрогмора Стю на краю города. Спросила продавца в галстуке-бабочке, откуда он его взял. Он и подсказал мне, где ты живешь.

– Должно быть, это был мистер Грейди. – Она покачала головой. – Клянусь, это наводит меня на мысль, что тебе было суждено найти нас.

Мне действительно было так суждено, я в этом и не сомневалась. Знать бы еще, чем всему этому суждено закончиться. Я посмотрела на наши бедра: теперь мы обе сидели рядом, положив руки на колени и раскрыв ладони, словно ожидая, что в них упадет что-то с неба.

– Почему бы нам не поговорить еще о твоей матери? – предложила она.

Я кивнула. Все кости в моем теле трещали от нестерпимой потребности говорить о ней.

– В любой момент, когда тебе нужно будет остановиться и сделать перерыв, просто скажи мне, – напомнила Августа.

– Ладно, – сказала я.

Что сейчас будет, я не могла даже представить. Что-то такое, что требует перерывов. Перерывов для чего? Чтобы я могла сплясать от радости? Чтобы она могла привести меня в сознание после того, как я свалюсь в обморок? Или перерывы нужны для того, чтобы я смогла до конца впитать в себя дурные новости?

Где-то далеко залаяла собака. Августа дождалась, пока она затихнет, потом заговорила:

– Я начала работать у матери Деборы в тысяча девятьсот тридцать первом году. Деборе было четыре года. Милейший ребенок, но хлопотный. В смысле, хлопот с ней был полон рот. К примеру, она ходила во сне. Однажды ночью выбралась из дома и вскарабкалась по лестнице, которую кровельщики оставили прислоненной к крыше. Сомнамбулизм Деборы едва не свел ее мать с ума, – рассмеялась Августа. – А еще у твоей матери была воображаемая подружка. У тебя когда-нибудь была такая?

Я помотала головой.

– Она называла ее Тика-Ти, – продолжала Августа. – Разговаривала с ней вслух, словно та стояла прямо перед нами, и если я забывала, накрывая на стол, подать порцию и для Тика-Ти, Дебора закатывала истерику. Однако порой я ставила для нее прибор, а она говорила: «Что это ты делаешь? Тика-Ти здесь нет. Она уехала сниматься в кино». Твоя мать обожала Ширли Темпл.

– Тика-Ти, – повторила я, смакуя это прозвище на языке.

– Эта Тика-Ти была что-то с чем-то, – кивнула Августа. – Все, с чем у Деборы были трудности, Тика-Ти делала идеально. Тика-Ти получала по сто баллов за школьные работы, ее награждали золотыми звездами в воскресной школе, она всегда заправляла свою постель, мыла за собой посуду. Знакомые говорили твоей бабушке – ее звали Сара, – что она должна отвезти Дебору к доктору из Ричмонда, специализировавшемуся на детях с проблемами. Но я сказала ей: «Не волнуйтесь. Она просто по-своему прорабатывает разные трудности. Настанет время – и она перерастет Тика-Ти». Так и случилось.

Из какого леса я вылезла, что даже не знала о воображаемых друзьях? Смысл их существования был мне ясен. Потерянная часть твоего существа делает шаг вперед и напоминает тебе, кем ты сможешь быть, если приложишь чуточку усилий.

– Кажется, мы с моей матерью совсем не похожи, – сказала я.

– Похожи, да еще как. У нее в характере была та же особенность, что и у тебя. Она могла вдруг взять и сотворить что-нибудь такое, что и не снилось другим девочкам.

– Например, что?

Августа глянула поверх моего плеча и улыбнулась.

– Однажды она сбежала из дома. Даже не помню, что ее тогда расстроило. Мы искали ее дотемна. И нашли в дренажной канаве, свернувшуюся клубком и крепко спящую.

Собака залаяла снова, и Августа умолкла. Мы слушали этот лай словно серенаду. Я сидела с закрытыми глазами, пытаясь представить свою мать спящей в канаве.

Через некоторое время я спросила:

– А ты долго работала у… моей бабушки?

– Да, довольно долго. Больше девяти лет. Пока не получила учительское место, о котором тебе рассказывала. Однако и после моего ухода мы поддерживали контакт.

– Готова поспорить, они здорово огорчились, когда ты решила переехать сюда, в Южную Каролину.

– Бедняжка Дебора плакала навзрыд. К тому времени ей исполнилось девятнадцать, но она плакала так, будто ей по-прежнему шесть.

Качели перестали качаться и остановились, но ни одна из нас не подумала раскачать их снова.

– Как моя мать оказалась здесь?