Тайная жизнь разведчиков. В окопах холодной войны

Из особого отдела «моей» истребительной авиадивизии Северного флота пришло несколько отзывов, и среди них — от начальника, контр-адмирала, и моего школьного товарища, с которым мы были в аэроклубе, военно-морском училище и школе в Тбилиси. И адмирал, и школьный товарищ нажимали на одно качество — надежность в работе; спасибо им от души!

И, наконец, последние отзывы из разведшколы. Особенно важны для меня были замечания моего руководителя учебного отделения Бориса Николаевича — разведчика с довоенным стажем. Мой наставник разглядел во мне потенциальные свойства разведчика, которые вполне вписывались в «подаренные» мне Власом четыре «О».

Были и другие отзывы, но от незнакомых мне людей, которые характеризовали меня с чужих слов. Это была работа сотрудников «семерки», службы наружного наблюдения и установки в системе органов госбезопасности.

Все отзывы были густо обработаны знаменитым двухцветным карандашом Власа. Этот толстенный карандаш был грозой ловкачей и ленивых, которые все еще водились в нашей среде, постепенно вытесняемые в кадры и во вспомогательные службы разведки. К чему бы это двухцветье? Подумал-подумал и принял решение выписать столбиком на двух листочках все, что связано было с красными или синими пометками. Красные озаглавил: «учитывать и опираться при работе», а синие: «на контроль и исправление».

С папкой и этими двумя листочками я пожаловал на другой день в 16.00 к Власу.

— Изучил, разобрался? Обработал? А как?

Я молча передал два листочка и замер в ожидании «приговора». Реакция была более чем лаконичной.

— Хорошо. Но можно и я еще пройдусь карандашом?

И не дожидаясь моего согласия, он своим знаменитым карандашом в «красном» списке подчеркнул три слова: «творчество», «работоспособность», «быстрота исполнения». А в «синем»: «горячность» и «разбросанность».

— А теперь посмотри вот это. Этот документ вместе с отзывами и еще кое-какими бумагами пойдет в твое дело, в особый пакет…

Это была справка за тремя подписями: начальника разведки, Власа и моей. В бумаге говорилось:

Настоящим подтверждается, что оперуполномоченному капитан-лейтенанту Бодрову Максиму Алексеевичу /Х-301/ доверяется и поручается быть членом Группы Разведчиков Активного действия — ГРАД с особыми полномочиями в ранге чрезвычайных прав при выполнении специальных разведывательных заданий, а именно:

— самостоятельный анализ обстановки,

— самостоятельное принятие решений в выборе средств и методов разведывательной работы,

— самостоятельные действия в интересах разведывательных заданий.

Необходимую отчетность осуществлять в рамках общепринятых норм работы оперсостава разведки.

Права Бодрова М.А. защищены в соответствии с положением о секретной работе по спецзаданиям особой важности.

Содержание данного документа известно лицам: начальнику разведки, начальнику НТР или их преемникам.

Документ хранится в единственном экземпляре в личном деле Бодрова М.А. под грифом «особо важно» и подлежит вскрытию и ознакомлению только с указания вышеупомянутых лиц.

Срок хранения документа «вечно».

Я расписался под документом и поставил дату. Под напечатанными словами «согласен» уже стояла подпись Власа и дата.

Вверху документа в правом крайнем углу вместо обычных в таких случаях «совершенно секретно» значилось «особо важно» и «экземпляр единственный». А напротив, по горизонтали: «утверждаю», это для подписи начальника разведки.

Влас вернул мне листочки с его пометками и коротко благословил на многолетний труд. Крепкое рукопожатие скрепило наш секретный договор. Поражали в столь значимые для меня эти дни два обстоятельства: его глубокая вера в силы молодого разведчика и простота в общении. Не раз я думал, что большого дела человек должен быть и большой души. Чекист-Разведчик был прост как правда. Это я запомнил и взял на вооружение в арсенале общения как с нашими гражданами, так и с иностранцами. Было это непросто, но я старался.