Тайная жизнь разведчиков. В окопах холодной войны

Получив несколько таких наводок, Угорь исчез, даже не уведомив меня об отъезде. Я не предполагал, что пятая встреча с ним будет последней. Хотя задним числом, анализируя поведение его, смог понять это: Борис в тот день был особенно ностальгически настроенным. Мы вспомнили многое из жизни в быковской школе, о наших товарищах по классу. Смешное и грустное уживалось в нашей беседе — уже не профессионалов древнейшей профессии, а просто бывших одноклассников.

Борис показал пальцами «слона» — в школе это был его коронный номер. Если во время урока его «слон» шагал по парте, класс бурно ржал над этой его выходкой, приводя в недоумение учителей. Но особенное сходство было, когда тень «слона» появлялась на озаренной солнцем стене.

Что-то тревожило Бориса в его новой жизни. Я спрашивал о родственниках и получал односложное: «все хорошо». Но так ли уж хорошо, если от воспоминаний Борис буквально растаивал. Даже губы его утрачивали суровость и снова становились губами Бориса тех лет с юношеской припухлостью. Но седина уже начала пробираться в его голову.

— Борис, да ты никак седеть начал? Вроде бы рановато. Как родители в твои годы? Тоже уже седели?

— Да нет. Родители не очень-то еще седые и сейчас. Это — не столь годы, сколь заботы и… служба, — прямо-таки печально подытожил Борис, глядя мне в глаза

Чувствовалось, что он явно чего-то недоговаривал. Эта встреча была моментом близости просто личностей, а не двух людей, в силу различных причин оказавшихся по разные стороны баррикад.

И все же нужно было возвращаться к профессиональным обязанностям. Рискуя нарушить сложившееся доброжелательство, я задал еще один вопрос, изрядно мучивший меня:

— Борис, работа со мной — это часть плана твоей службы? Или твоя личная инициатива?

— Я лучше помолчу по этому поводу…

— Хорошо, — помог я ему, — если ты скажешь «да», то я вправе не поверить тебе. Если — «нет». Может быть, ты прав: лучше не подтверждать ни «да», ни «нет»?

— Максим, врать не хочу. Тебе не хочу. А ведь тебе нужно не просто «да», а подробности? Не так ли? Одно скажу: выстрелы тогда, в городе на Неве, и осмысление, что стрелял в тебя… Это надо пережить. Мы в своей идеологической борьбе зашли слишком далеко. И ты, и я. — Борис голосом выделил слово «идеологической».

— Ты хочешь сказать, что кто-то из нас прав или мы оба неправы?

— Мы оба неправы, теряя человеческое лицо в своем противостоянии, Максим, мой старый друг, школьный товарищ, а сегодня — официальный враг по профессии и идеологической принадлежности.

…Пять встреч — это достаточно большой объем информации об Угре. И его исчезновение, столь, казалось бы, неожиданное, было нормальным поворотом правил игры в разведке.

Нарушал ли я моральную этику, передавая информацию о людях, потенциально причастных в японском бизнесе к ОМП? В определенной степени — да. Но Угорь и без меня вышел бы на нужные источники. Чуть-чуть помог — это точно. Меня интересовало другое: кто теперь я, в их картотеке? И за кого они меня держат? Что сулит в этой ситуации будущее? Я исходил из худшего: Угорь «привлек» меня к работе на узком участке его профессиональной деятельности.

Контакт с Угрем — это и польза для нашей разведки. В условиях жесткого противостояния двух систем разведки каждой из сторон — активное оружие. С одной стороны — Советский Союз, с другой — США, страны НАТО, Япония и кое-кто еще. В вопросе арабо-израильского конфликта мы — на стороне арабов, хотя бы потому, что за Израилем стоит Америка. Поэтому все, что говорит об агрессивности Израиля и помощи ему в этом вопросе, — это «бальзам на душу» для советской стороны.

Информация об Угре — это «крохи», из которых вырастают серьезные обвинения. В оперативном отношении — это подготовка акций, иногда долгоиграющих, по дискредитации Запада в глазах арабского мира. Ведь у меня в руках был документ, хотя обезличенный, об интересах Израиля в Японии, да еще подготовленный американской стороной. Идентифицировать документ, то есть определить его подлинность, — это дело техники. По-другому я не мог оценить документ, в котором явно прослеживался интерес к ОВ, ХБО и так далее.

Конечно, я отвезу этот документ начальнику НТР, пусть даже не тому, кто привлек меня в систему ГРАДа. Что греха таить, этот документ я рассматривал своеобразным алиби перед руководством в принятии мною решения работать с Угрем по линии ГРАДа, причем без участия токийской резидентуры.

Душа патриота

Токио — это не только сосредоточение технической мысли японцев, но и крупнейший в мире центр науки в ее государственном и частном секторах. Естественно, в поисках новых источников информации я обратил свое внимание на университеты «муравейника» — города-гиганта, где можно найти все направления научного прогресса. Меня интересовала химия.