Тайная жизнь шедевров: реальные истории картин и их создателей

Михаил Александрович полностью погружается в изучение иконописи. Это было как раз тем, чего ему не хватало в академической школе Чистякова, тем, что формировало уже его собственный стиль, собственный язык в изобразительном искусстве. Именно в этот момент к Врубелю приходит странная идея, которая в контексте истории жизни самого художника приобрела глубокое символическое значение.

Фреска в хорах Кирилловской церкви, посвященная сошествию святого духа на апостолов, находилась в те времена в плачевном состоянии. Изображения были утрачены практически полностью. Врубелю нужны были новые модели для написания апостолов. Но нанимать натурщиков было слишком затратно. У художника почти не было эскизов, он писал сразу, прямо на стене.

Фигуры двенадцати апостолов расположены полукругом. В центре — стоящая Богоматерь. Ее образ писался с гостьи дома Праховых, фельдшерицы Ершовой, второй апостол по левую руку от Богородицы — протоиерей Петр, преподававший в Ришельевской гимназии, которую в свое время с отличием закончил художник. Вторым от правой руки изображен киевский археолог Виктор Гошкевич, следующим — настоятель Кирилловского прихода Петр. Четвертый апостол, молитвенно сложивший ладони, — сам Адриан Прахов. А еще в качестве моделей Врубель попросил привести душевнобольных из расположенной рядом психиатрической больницы.

Таким образом, жизнь художника выстраивается по кольцевой композиции.

Он начал карьеру с того, что писал умалишенных в виде апостолов, а закончил тем, что писал ангелов, будучи уже сумасшедшим.

Стоит отметить, что профессор Прахов, нанявший Врубеля, был очень доволен его работой, и, наверное, все сложилось бы хорошо, но художник встретил любовь.

Весной 1884 года он влюбился в жену своего нанимателя, Эмилию Львовну. Ее портрет он использует для написания иконы «Богоматерь с младенцем» для иконостаса Кирилловской церкви. Прахов решил, что молодому живописцу нужно немного отдохнуть, поэтому отправил его в командировку в Италию с целью изучения памятников позднеримского и византийского искусства. Но культивируемая художником любовь не могла пройти так быстро.

Через год он вновь вернулся в Киев и практически сразу сделал Праховой новое предложение, причем не лично, а через ее мужа. Результат был ожидаем. Впоследствии Константин Коровин так вспоминал свой разговор об этом с Врубелем:

«Было лето. Жарко. Мы пошли купаться на большой пруд в саду. <…> „Что это у вас на груди белые большие полосы, как шрамы?“ — „Да, это шрамы. Я резал себя ножом“. <…> „…А все-таки скажите, Михаил Александрович, что же это такое вы себя резали-то ножом — ведь это должно быть больно. Что это — операция, что ль, как это?“ Я посмотрел поближе — да, это были большие белые шрамы, их было много. „Поймете ли вы, — сказал Михаил Александрович. — Значит, что я любил женщину, она меня не любила — даже любила, но многое мешало ее пониманию меня. Я страдал в невозможности объяснить ей это мешающее. Я страдал, но когда резал себя, страдания уменьшались“».

Образ Праховой не оставлял живописца долгое время. Несчастная любовь подорвала его силы, он продолжал работать над реставрацией церквей, но личного отклика религиозные сюжеты больше у него не находили. Михаил Врубель пытался справиться с этим кризисом, пробовал написать картину «Моление о чаше» для себя, но остался недоволен работой. В письме своей сестре Анне художник писал:

«Рисую и пишу изо всех сил Христа, а между тем, вероятно, оттого, что вдали от семьи, — вся религиозная обрядность, включая и Христово Воскресение, мне даже досадны, до того чужды».

В тот момент Врубель впервые в своей жизни обратился к образу демона. Первые эскизы к картине не сохранились, но Константин Коровин, который видел их, утверждал, что в лице существа можно было легко узнать черты Эмилии Праховой, которая до этого уже изображалась художником в виде Богоматери с младенцем.