Тайная жизнь шедевров: реальные истории картин и их создателей

Отец Саврасова мечтал видеть его успешным торговцем, увлечение живописью не одобрял, считая всех художников простыми малярами, людьми несерьезными. Заказчики в Петербурге тоже видели в живописце не творца, а ремесленника, который создавал бы по их просьбам копии известных морских пейзажей Айвазовского, но Алексей Кондратьевич хотел другого: ему важно было развивать собственный талант, а не стремиться к материальному благополучию.

История его жизни — трагическая повесть о том, как человек может потерять все: семью, положение в обществе, работу, дом, здоровье, — но сохранить талант, работать над его развитием до самого последнего момента и даже в самые тяжелые минуты жизни сохранить удивительное чувство красоты окружающего мира.

Саврасов обладал душой поэта, он был добрым, мягким, податливым человеком и справиться с некоторыми ударами судьбы, стойко вынести их, просто не мог.

В 1871 году умерла его новорожденная дочь — с этого момента художник не раз создавал изображения ее могилы в Ярославле. Картина «Могила на Волге» — это один из самых грустных и меланхоличных пейзажей в творчестве живописца. Два креста, один покосился, ветром с деревьев срывает последние листья, и свет солнца еле пробивается из-за туч.

Саврасов тяжело переживал эту утрату, а еще стало слабеть зрение. Он видел все хуже и хуже. И Алексей Кондратьевич начал искать спасение в алкоголе. Он пил до этого, но после всего случившегося перестал знать меру. Семейная жизнь пошла прахом, жена ушла от него и забрала с собой детей. Он почти не посещал занятия, которые должен был проводить в Московском училище живописи и ваяния, где был профессором уже много лет.

В 1882 году после долгой болезни ушел из жизни Василий Перов, один из лучших друзей Саврасова, который долго защищал пейзажиста от недовольства руководства училища. Алексей Кондратьевич утратил последнюю поддержку. Всего через десять дней после смерти Перова его уволили из училища.

Саврасов потерял все, ему нужно было освободить студию, у него не осталось ни жилья, ни средств к существованию. Он нищенствовал, часто спал прямо на улице, редкие деньги снова тратил на алкоголь. Владимир Гиляровский так описывал то состояние, в котором тогда находился художник:

«За перегородкой раздался громкий голос Невреева: „Да вставай же, Алеша! Пойдем в трактир!“ Никакого ответа не было слышно.

Я прошел за перегородку. На короткой кровати, подогнув ноги, лежал на спине с закрытыми глазами большой человек с седыми волосами и бородой, как у библейского пророка. В комнате пахло винным перегаром. На столе стояли две пустые бутылки водки и чайный стакан. По столу и на полу была рассыпана клюква.

„Пойдем, — обратился ко мне Невреев, — делать нечего. Вдребезги. Видишь, клюквой закусывает, значит, надолго запил… Уж я знаю“.

Потормошил еще — ответа не было. Вынул из кошелька двугривенный и положил на столик рядом с бутылками: „Чтобы опохмелиться было на что, а то и пальто пропьет…“»

Константин Коровин, ученик Саврасова, вспоминал, что незадолго до увольнения из училища Алексей Кондратьевич встретил его после вечерних занятий и предложил зайти куда-нибудь пообедать. Одет легендарный пейзажист был неряшливо: в ватной кофте, старой шляпе с широкими полями, грязный воротник рубашки был подвязан ярко-красным бантом. Саврасов сказал своему ученику, что получил деньги и хочет угостить его, они зашли в ближайший трактир. Радостное настроение учителя по мере того, как они выпивали, становилось все мрачнее, и в итоге он сказал:

«Всем чужие мы, и своим я чужой. Дочерям чужой… Куда? Куда уйти от этой ярмарки? Кругом подвал, темный, страшный подвал, и я там хожу…»

Но даже в этом мрачном состоянии, живя в трущобах, лишенный достойного заработка, страдающий от ухудшающегося зрения, Алексей Кондратьевич все равно продолжал писать картины. По воспоминаниям Гиляровского, художник всегда просил себе карандаш и бумагу, потому что во время разговора не знал, «куда ему девать руки», и набрасывал эскизы для будущих картин, которые потом выменивал у трактирщиков на водку.